– Ты хочешь сказать, что другого пути нет? Неужели нельзя днем работать, а ночью кататься?

Она чуть не сказала: как я. Не сказала. Вспомнила, что не у каждого есть богатый… отец.

– Редкость. Мотоцикл не хобби, это жизнь. Особая система ценностей, идеи, ориентиры. Жить при этом второй, обычной, жизнью сложно. Да и владельцы компаний не любят связываться с байкерами.

– Не доверяют?

– Не доверяют, – подтвердил Грязнов. – Я знаю только одного убежденного байкера, который имеет солидную работу в Сити. Заметь – в Сити. Он блестящий аналитик, и корпорация закрывает глаза на его увлечение. У остальных перспективы не радужные.

– Торговля наркотиками?

– В том числе. Некоторые вагоны держат механические мастерские, но это скорее исключение, чем правило. Еще занимаются организацией гонок, ставками и снимаются в «реалити-шоу». Слышала термин «blood road»?

Пэт качнула головой:

– Да.

– Каналы щедро платят за прямые репортажи о гонках без правил. Никакого монтажа, все по-настоящему: скорость, ветер в лицо и кровь.

– Ведь есть компьютерная графика.

– Нарисованные гонки хороши: есть возможность показать детали, снять зрелищные сцены, но они все равно останутся нарисованными. Когда же байкер по-настоящему разбивает голову, это выглядит не столь эффектно, зато цепляет, дергает за душу. Зрителю нравится. Иногда на старт выходят двое, иногда целыми командами: пять на пять, десять на десять. Адреналин, азарт, кровь – всего в избытке. – Грязнов помолчал. – Кстати, на счету Карбида четыре победы. А это – очень весомый аргумент.

– Насколько эти гонки лишены правил?

– Запрещено стрелять. Обходятся дубинками и цепями.

– Понятно. – Пэт холодно прищурилась, обдумывая услышанное. – Чем еще занимаются вагоны?

– Если достаточно сил, могут обеспечивать защиту лавочникам в каком-нибудь районе, по договоренности с местной канторой, разумеется. Торговля наркотиками. Сутенерство. Иногда терроризм, но очень редко. СБА не любит террористов и распространителей «синдина», все знают, что если вычислят – убьют, поэтому стараются не рисковать.

– Давай вернемся к свамперам, – предложила Пэт. – Чем они занимаются?

– Вагон молодой, и свамперы пока не определились. Пример корсаров научил Карбида осторожности, поэтому он выжидает. Держится за маленькую мастерскую, официальным владельцем которой считается Рустам Лакри.

– Рус?

– Совершенно верно. Один раз вагон принял участие в командных гонках, но проиграл, потерял двух парней и пока не выражает желания повторить опыт. – Кирилл задумчиво повертел в руке четки. – Если Карбид не найдет для байкеров стабильного источника дохода, вагон распадется. Очень скоро ему придется сделать выбор.

– Но пока они не определились, – задумчиво повторила Пэт.

«Введенный на границе Аравии и Кришны режим ограниченного перемещения не изменил обстановку: сегодня ночью, как и предсказывали эксперты, столкновения продолжились. Наш храбрый корреспондент Михаил Засолов…»

Изображения пылающих улиц передавались практически по всем каналам новостей. Но пока – без особой истерики. Сожженные мобили, разбитые витрины, толпы недовольных – все это не было обыденностью, но происходило достаточно часто. Люди понимали, что Аравия на грани, однако продолжали надеяться на СБА, знали, что в преддверии карнавала уличные войны Кауфману не нужны. Крупные планы техники, подтянутой к нагретым территориям, появлялись на экранах едва ли не чаще кадров с горящими мобилями и должны были, по замыслу пропагандистов, успокаивающе подействовать на толпу. Но непосредственно в Аравию патрули СБА не заходили. Кауфман не хотел будоражить и без того возбужденных людей, не желал давать лишний повод для ярости и приказал ограничиться демонстрацией силы. Расчет строился на том, что бунтовщики, осознав, что блокированы на территории, потеряют самое главное – чувство врага. Беспорядки в собственном доме никому не нужны, и те, кто обладает в Аравии реальной силой и авторитетом, приложат максимум усилий для успокоения соплеменников. Ночь, может быть, следующий день, и конфликт потухнет.

Ярость, злоба слишком сильные эмоции, чтобы владеть человеком долго.

Они уходят.

Если их не подпитывать.

– Блин, как же здесь воняет!

Запах резкий, неприятный. Словно прокисший растворитель смешали с экскрементами. Плохой запах. Режущий глаза, глотку.

– Не ори!

– А кто нас услышит?

– Я сказал: не ори.

Дрон, один из парней Карбида, недовольно кивнул и продолжил делиться впечатлениями шепотом:

– Все равно воняет.

– Везде воняет, – пробурчал Рус.

– И на наших фабриках тоже?

– Везде.

– Но ведь у нас совсем другую жратву делают! Не кошерную.

– Кошерная у евреев. А у мусульман она как-то иначе называется.

– Вот видишь! Потому она и воняет.

– Ерунда, – негромко и как всегда бесстрастно произнес Кимура. – Все фабрики воняют одинаково.

Глаза у Кимуры такие же бесстрастные, как голос. Сейчас, в тяжелом фабричном сумраке, это не важно, но днем они просто щелки – узкие и неприступные. Кимура самурай, но не настоящий, полукровка, болотник, потому он со свамперами, а не с островитянами, гоняющими по Сашими.