– Мы? – озадаченно переспросил Бахтин.

– И вы, и Иванов, и Никольский.

Моряки переглянулись с несколько испуганным видом.

– Не могли мы того говорить! Что же мы, галеру от канонерской лодки шхерного флота уж не отличим? – очень спокойно возразил мне Иванов.

– Своими ушами слышал! – возразил я. – Сколько раз и вы, Иванов, и Никольский сердито восклицали: «Кой черт занес меня на эту галеру!»

Дружный хохот был мне ответом.

– Оно и видно, что вы в провинции своей совсем от жизни отстали, – сказал Бахтин. – Признайтесь, когда вы, любезный Бушуев, в последний раз были в театре?

Я хотел было выпалить, что полковая жизнь не оставляла времени для развлечений и что армейские гусары редко бывают в столицах, не то что моряки, которые живмя живут в Санкт-Петербурге, и разругался бы с Бахтиным насмерть, но мне не дали.

– Это слова из пьесы Молиеровой «Плутни Скапена», – тут же объяснил Иванов, уже привычный сразу гасить зарождавшиеся ссоры. – Смехотворны же они вот почему. У Жеронта есть сынок, которому строгий папаша не дает денег. И вот они с продувным лакеем выдумали, будто сынок тот пошел поглядеть галеру, зашедшую в порт, и был на ней увезен и продан в рабство, что ли. Тот лакей-пройдоха прибежал к Жеронту просить денег на выкуп. Но, что бы он ни толковал, каких страстей ни нагородил, у папаши на всё был один ответ: «Кой черт занес его на эту галеру!» Когда он в десятый раз этак отвечает, уже сил никаких нет смеяться. Бывало, в партере зрители с кресел валились…

– Время, господа, – негромко сказал Бахтин. – Не передумали, Бушуев?

– Мое слово крепко, – отвечал я.

Так и вышло, что, соответственно приказу фон Моллера, около полуночи в рейд пошел наш отряд, возглавляемый «Бешеным корытом», на носу коего рядом с полупудовым единорогом, Ванечкой Савельевым и канонирами стоял также и я в своем черном гусарском доломане, при ментике за спиной, в кивере с медной бляхой, на которой с трудом различался рижский герб, с заряженным карабином и верной своей саблей. Всё, что мог, я содержал в порядке – и красную кожаную портупею, и кушак с серебряными перехватами, коли издали глянуть – молодец молодцом. Да только вблизи была видна штопка, сделанная Васькой на дырках, оставленных треклятой молью. А моряки были чистенькие, свеженькие, и особо меня злила безупречная белизна их панталон.

«Бешеное корыто», выйдя на середину реки, повернуло и, оставив по левую руку мелкие никчемные островки, двинулось к устью. За нами шла вторая канонерская лодка, бывшая под командованием Бахтина, а уж за ней – остальные полтора десятка.

Данила Калинин поместился в середине первой лодки и нашел там себе какого-то собеседника. Я же принужден был довольствоваться собственным обществом – даже Ванечка Савельев не проявлял ко мне любопытства. Моряки всячески показывали, что я на «Бешеном корыте» чужой и взят в плавание ради курьеза, а то и развлечения – как старые барыни берут с собой в карету мосек, арапчат и попугаев. Кто-то даже произнес у меня за спиной довольно внятно:

– Из гусара матрос, что из гнилого фала новый трос…

Тихий смешок пробежал по лодке и стих.

Я не стал задираться, потому что знал – когда настанет время переведаться с врагом, моя сабля будет куда как пошустрее их кортиков. Да и стрелок я неплохой. К тому же возмущение мое было бы на руку Бахтину – он так начнет унимать своих матросов, приказывая им не трогать убогого, что впору будет звать его на поединок.

Негромкие разговоры и мерный плеск вёсел наконец заворожили меня, всякие помышления исчезли из головы моей, и я невольно задремал. Часа этак через три я услышал голос Бахтина, отдававшего команды. «Бешеное корыто» сворачивало в старицу. Я, предчувствуя бурные и странные события, усилием воли прогнал сон.

«Бешеное корыто» уже прошло по старице куда более двухсот сажен – и ничего не произошло.

– Ну что, Калинин? Где твои зеленые черти? – спросил Бахтин. – Лодочникам спьяну померещились, а ты, разумный человек, в купеческом звании…

Тут что-то крепко ударило в борт «Бешеного корыта», и лодка встала. От неожиданности я полетел на канонира, а гребцы сбились.

Бахтин прикрикнул на свою команду, весла разом вознеслись и ударили по темной воде. Они могли бы так ударять до второго пришествия – лодка не продвигалась ни на шаг.

– Нет, братцы, это не коряга, – сказал озадаченный Иванов. – Корягу мы бы и не заметили.

– И не мель – откуда бы тут мели взяться? – добавил Никольский. – Что скажешь, Бахтин?

– Похоже на подводные цепи или рогатки, – молвил капитан-лейтенант. – Ну-ка, Кочетов, потычь там веслом в воду!

Матрос вытащил из уключины длинное весло и, нелюбезно отстранив меня, встал на носу и выполнил приказание. Но ткнул он всего дважды. Весло вырвалось из его рук и, пролетев по воздуху сажен с десяток, плюхнулось на воду.

– Кочетов, свистать тебя в сорок дудок полковым строем! – закричал Никольский.

– Это не я, господин мичман! – воскликнул перепуганный матрос. – Оно само!

– Назад, господин капитан, назад скорее! Не то вылезет, за нас примется! – заголосил купец. – Оно это, вот те крест, – оно!

– У меня – приказ, и я обязан его выполнить, – отрубил Бахтин. – Что бы там на дне ни торчало!

Громкое бульканье, как если бы со дна пошли большие пузыри, было ему ответом. В лодке притихли, а бульканье это всё более делалось похожим на смех.