Но боль не проходила. А когда ушел Николай, Наталью так скрутило, что ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она с трудом прошептала Аленке:

— Скорее позови тетю Марину.

Марина тоже поначалу не придала особого значения схваткам.

— Поболит, отпустит. Такая уж наша бабья доля.

Боли действительно отпустили, но ненадолго, полоснули по всему животу так, что она потеряла сознание.

Очнулась на носилках, солдаты уложили ее в «санитарку», привезли к вертолету…

И вот она уже в госпитале, беспомощная и опустошенная случившимся: такого во сне не могло привидеться, чтобы родить преждевременно, мертвого… Хотя столько ею пережито, что могло быть и худшее. А есть ли худшее?.. И сколько еще судьба будет испытывать ее, мучить? Что подумает о случившемся Николай? У него есть все основания заподозрить жену в преднамеренном ускорении родов… Он никогда не спрашивал, от кого она ждет ребенка, но Наталья не раз подмечала, как менялось его лицо, когда разговор заходил о беременности. И однажды, чтобы развеять его подозрительность, она спросила:

— Какая погода здесь ранней весной?

Николай пожал плечами:

— Во всяком случае, теплее, чем в наших широтах. — Он пристально посмотрел на нее, догадался, к чему вопрос — и повеселел. — Думаю, дальше Кызыл-Буруна тебе не придется уезжать. Да и к кому? В Заречном весной такая грязища, что никакая машина не пройдет. Твоя мамаша вряд ли будет рада…

Тогда он поверил ей. А теперь?..

Николай еле дозвонился до госпиталя — было начало третьего, и дежурный врач, несомненно, спал: хриплым и сердитым голосом он долго не мог вразумительно ответить на вопрос Николая, потом, наконец, сказал назидательно: «Надо раньше жалеть своих жен, не доводить до такого состояния. Теперь с ней все в порядке». — «Но что с ней?» — переспросил Николай. «Приедете забирать, узнаете», — отрезал врач и положил трубку.

Поистине, беда в одиночку не ходит: с неудачи начался полет, неприятностью встретила земля. Настроение Николая испортилось.

Дома его поджидала Марина, сидя на диване с книгой в руке. Встала навстречу, протянула дружески руку:

— Здравствуй. Ты, наверное, все уже знаешь. В десять часов я звонила в Кызыл-Бурун, в госпиталь. С Наташей все в порядке, чувствует себя она удовлетворительно.

— Но что с ней? Мне никто вразумительно объяснить не может.

Марина смущенно пожала плечами, и он понял, что и ей не хочется говорить ему правду.

— Так что же? — повторил он вопрос.

— Видишь ли… — Марина заколебалась. — Все случилось так неожиданно. Когда ты улетал, она ни на что не жаловалась?

— Да нет, все было в порядке.

— Вечером мне позвонила Аленка и сквозь слезы объяснила, что с матерью плохо. Я прибежала, а Наталья на полу корчится от боли. То ли с желудком что-то, то ли… Я вызвала врача, и ее срочно отправили в госпиталь. Теперь сказали, что все в порядке.

— Наталья никогда не жаловалась на желудок.

— Может, и не желудок, — согласилась Марина. — Вы ведь ждали ребенка? — Она испытующе посмотрела ему в глаза.

Так вот оно что! И страшная догадка стиснула сердце Николая. Марина заметила, как изменилось его лицо, и требовательно заверила:

— Только ты не подумай, что она… Знаю я вас…

Он грустно усмехнулся:

— Из тебя хороший адвокат получится, Марина. Но тебя-то здесь до болезни не было?

— Ну и что же? Я хорошо знаю Наталью.

— Лучше меня?

— Несомненно.

— Тебя проводить? — предложил он.

— Ты хочешь, чтобы нас еще раз увидели вместе, теперь ночью? — усмехнулась она.

— Разве это что-нибудь изменит?

— Разумеется, нет. Но лишних разговоров не хочу… А утром приводи Аленку.

— Спасибо.

Он закрыл за ней дверь, принял душ, лег в постель. Хотел забыться, уснуть, но вспомнились слова дежурного врача: «Надо раньше жалеть своих жен, не доводить до такого состояния». Значит… «Не преднамеренно ли так поступила Наталья? Если преднамеренно, то…» — Он оборвал мысль на полуслове, но все равно спокойствия не находил. Ревность проснулась и с новой силой стала жечь сердце.

Наталье снилось страшное: будто Николай бил ее по животу, и боль отдавалась в каждой клеточке тела; она стонала и умоляла: «Коленька, не надо, Коленька, не надо». И он перестал истязать ее, сжалился, тяжело вздохнул — то ли от раскаяния, то ли еще от чего, положил руку на лоб, потом погладил по щеке. И это прикосновение было таким теплым, всепрощающим, что она с благодарностью прошептала: «Спасибо, милый».

Прикосновение было настолько явственно, а теплая рука так знакома, что она проснулась. Но не решалась открыть глаза, боясь прогнать сладкое и желанное видение. А рука все гладила, гладила по щеке, по виску, по подбородку. И она не выдержала, посмотрела. Да, это был он, его рука. Она вспомнила, что с ней произошло накануне, где она, и рука сама потянулась к его руке; взяла ее и поднесла к своим губам.