В ранние годы с Бхагаваном он был очень спокойным и непритязательным. Только в конце 1930-х годов ум его начал приносить ему неприятности. В конце концов он настолько потерял равновесие, что начал сходить с ума. Я помню, как однажды, когда он увидел, как работающие в саду люди копают яму для компоста, то решил, что кто-то в ашраме задумал убить его и закопать в этой яме. Когда ему сказали, что это всего лишь компостная яма, он закричал: «Нет! Нет! Эти люди роют яму, чтобы похоронить меня!»

Мадхава Свами в итоге оставил работу служителя и покинул ашрам. Изредка он заходил в ашрам, однако большую часть времени проводил в паломничестве, надеясь обрести хоть какой-то покой ума. Он так и не обрел его. Годы шли, а его беспокойство и психическая нестабильность возрастали. В середине 1940-х годов до ашрама дошла весть, что Мадхава Свами находится в Кумбаконаме и нуждается в помощи. Бхагаван послал Кунджу Свами посмотреть, что можно для него сделать. Кунджу Свами был повержен в шок, когда увидел, насколько сильно ухудшилось его психическое и физическое состояние.

Кунджу Свами передал обращенные к нему слова Бхагавана: «Ты служил Бхагавану много лет. Ты постоянно находился в его присутствии. Зачем ты пришел сюда? Почему ты не возвращаешься в ашрам?» Мадхава Свами слишком боялся вернуться и увидеть Бхагавана. Ему казалось, что его душевные проблемы усилятся в присутствии Бхагавана. Он сказал Кунджу Свами: «Великолепие и милость Бхагавана неописуемы. Но моя карма слишком тяжела для меня. Что я могу сделать? Я терплю свою карму только милостью Бхагавана. Она чрезмерно сильна. Я вынужден вот так страдать».

Несколько месяцев спустя он покончил с собой, съев несколько ядовитых семян. Кунджу Свами, действуя согласно распоряжениям Бхагавана, отправился в Кумбаконам и провел все погребальные приготовления. К счастью для Мадхавы Свами, это не стало концом истории. Его преданность Бхагавану позволила ему родиться заново в качестве павлина Бхагавана.

Было несколько косвенных знаков, убедивших многих в том, что Мадхава Свами действительно переродился в виде павлина. Всякий раз, появляясь в холле, павлин считал себя обязанным проинспектировать все книги на книжных полках. Присматривание за библиотекой входило в ежедневные обязанности Мадхавы Свами. Он также восстанавливал и заново переплетал поврежденные книги. Когда павлин приходил на свой инспекционный обход, он часто поклевывал книги, переплетенные Мадхавой Свами, остальные же не трогал. Еще одно косвенное доказательство выражалось в том, что Мадхава Свами был чем-то вроде женоненавистника, в такой степени, что нередко отпускал грубые комментарии, когда в холл входили женщины. Павлин сохранил эту особенность, отказываясь иметь какое-либо дело с павами, обитавшими в ашраме. В качестве доказательства я могу добавить и собственную маленькую историю. Когда Мадхава Свами приходил ко мне в дом, он всегда сидел на бетонной скамье рядом с дверью. Позднее белый павлин также навещал меня время от времени. Всякий раз, когда он приходил, то сидел на месте Мадхавы Свами на скамье.

Если попытаться извлечь мораль из всей этой истории, то, думаю, ее можно обнаружить в небольшом инциденте, который я наблюдал в ашраме. Бхагаван попытался – безуспешно – заставить павлина сидеть в гнезде, которое по его указанию было специально изготовлено в ашраме. Когда павлин отказался проявить послушание, Бхагаван заметил: «Ты практически всегда игнорировал мои слова».

Когда в ашрам приносили новое животное, Бхагаван обычно отказывался принять его, пока кто-нибудь из преданных не вызывался присмотреть за ним. Поначалу Бхагаван не желал принимать даже Лакшми и белого павлина. Некоторые животные, которым не удалось найти ничьего расположения, возвращались дарителям. Помню, как в эту категорию попал тигренок. Его принес Бхагавану один преданный из Северной Индии. Хоть он был и маленьким, но уже достаточно свирепым. За исключением Бхагавана, все, кто пытался подойти поближе, вызывали у него ярость. Бхагаван посадил его к себе на колени и сфотографировался, однако никто более не мог справиться с ним. Через неделю, когда стало ясно, что тигренок не успокоится, Бхагаван велел хозяину забрать его обратно.

Помимо питомцев и коров в ашраме также жило несколько диких животных, пришедших на даршан к Бхагавану. Истории о диких обезьянах хорошо известны, но был один случай с воробьями, который, как мне кажется, не был никем записан.

Однажды прилетели два воробья и уселись сверху на двойных дверях, которые тогда находились с южной стороны холла. Каждый воробей сидел на своей двери и внимательно смотрел на Бхагавана в течение целого дня. Ни тот, ни другой не обнаружили никакого страха, когда посещавшие ашрам преданные входили и выходили через дверной проем. Обычно двери на ночь закрывались, но, когда воробьи не захотели улетать даже после того, как стемнело, Бхагаван велел помощникам оставить двери открытыми. Воробьи просидели там всю ночь и покинули их лишь рано утром. После того как они улетели, Бхагаван сказал нам, что это два сиддха пуруши (совершенных существа) явились в форме воробьев, чтобы получить его даршан.

В округе жили и другие, менее экзальтированные воробьи. Один из них как-то то и дело пытался свить гнездо над софой Бхагавана. Ему никак не удавалось продвинуться в этом, поскольку Мадхава Свами всякий раз разрушал гнездо длинной палкой. После нескольких неудачных попыток воробей подлетел к верхней части входной двери, посмотрел на Бхагавана и несколько раз что-то прочирикал ему. Для людей в холле это звучало как обычный птичий щебет, но Бхагаван понял, что птица жалуется. Бхагаван обратился к Мадхаве Свами и спросил: «Кто разрушил ее гнездо? Она жалуется мне на это». «Я, – ответил Мадхава Свами. – Если она совьет гнездо на любой другой балке, то проблем не будет. Но всегда будут неприятности, если она соорудит гнездо прямо над софой. На голову Бхагавана всегда будет падать трава».

Бхагаван согласился и распорядился, чтобы к балкам в другом конце холла гвоздями прибили две деревянные доски. Каким-то образом удалось убедить воробья свить гнездо на этих новых досках. Благодаря отсутствию дальнейших беспокойств птица отложила яйца и вырастила там семью. В качестве постскриптума к истории стоит добавить, что один из воробьиных птенцов однажды выпал из гнезда. Бхагаван дал ему немного молока, а затем попросил одного из преданных положить его обратно. Воробей прожил там несколько месяцев. Когда все его дети «встали на крыло», в один прекрасный день он улетел и больше не возвращался.