Шрифт:
— Она вам не сказала ничего необычного?
— Нет! Только бросила мимоходом: «Я скоро вернусь, Виктор…»
— К зубному врачу она ходила пешком?
— Госпожа Круазье не любила ездить в машине. Даже в Байё она возвращалась поездом.
— Можете вы сказать, где тогда находилась машина?
— Не знаю, господин комиссар.
— Разве она не стояла в гараже?
— Нет… Хозяева уехали сразу же после завтрака… Вернулись они, наверно, так через час, а машину, должно быть, оставили на улице… Не на нашей, наша, видите ли, для этого слишком узкая, а, как всегда, на соседней. Поэтому, когда я открываю дверь, мне машина не видна.
— Значит, хозяева, вы говорите, вернулись к трем часам. А через час, около четырех, госпожа Круазье вышла из дому… Что было потом?
— Потом пришла мадемуазель Сесиль…
— В котором часу?
— В десять минут пятого… Я ей сказал, что госпожи Круазье нет дома, и она ушла…
— Кроме вас, она никого не видела?
— Никого.
— А потом?..
— Потом ушел хозяин… В двадцать пять минут пятого… Я посмотрел на часы, потому что обычно он уходит в клуб позднее…
— Он не нес никакого свертка?
— Нет, что вы!
— И выглядел, как обычно?
— По-моему, да…
— Продолжайте…
— Я начал чистить ножи… Да, больше ничего такого не было… А потом, часам к пяти, вернулась госпожа Круазье…
— И чувствовала она себя по-прежнему хорошо?
— Хорошо. И даже была в прекрасном настроении. Проходит мимо меня и говорит: напрасно про зубных врачей думают, будто они причиняют боль… А я ей тогда еще ответил, что мне-то врач выдернул здоровый зуб вместо больного…
— Она поднялась к себе в комнату?
— Да, поднялась к себе.
— Ведь в ее комнате мебель в стиле Людовика Четырнадцатого?
— Да, конечно.
— Комната справа, оклеена желтыми обоями?
— Нет! Нет! Это совсем другая комната, там мебель в стиле Регентства. Ею никогда и не пользуются.
— Что было потом?
— Сейчас соображу… Прошло какое-то время… Хозяйка спустилась вниз очень взволнованная…
— Простите, сколько минут прошло?
— Минут двадцать… Во всяком случае, было начало шестого, когда хозяйка велела мне позвонить хозяину в клуб, сказать, что у его тети сердечный приступ…
— И вы позвонили в клуб и сказали, что у тети приступ?
— Да…
— А вы не сказали, что она умерла?
— Нет… Я еще не знал, что она умерла…
— Вы поднимались наверх?
— Нет… Никто из слуг там не был… Пришел какой-то молодой доктор, и хозяйка сама его встретила… Нам только в семь часов объявили о смерти госпожи Круазье, а в восемь мы все туда поднялись…
— В желтую комнату?
— Нет! В голубую…
Задребезжал звонок.
— Это хозяин, питье ему надо нести, — проворчал Виктор.
Мегрэ неторопливо направился к выходу.
III
— Господин прокурор просит вас подождать… Мегрэ сидел на кончике жесткой скамьи в пыльном коридоре канского суда. Время от времени мимо него проходили адвокаты в мантиях, рукава их вздрагивали, как крылья у утят.
Было десять часов утра. Мегрэ, жена которого оставалась в Париже, снимал здесь комнату с пансионом у одних славных людей. Он получил через полицейского записку прокурора, где тот довольно сухо предлагал комиссару явиться к нему в кабинет ровно в десять часов.
В десять минут одиннадцатого Мегрэ встал со скамьи и подошел к служителю.
— У прокурора есть кто-нибудь?
— Да.
— А вы не знаете, надолго это?
— Надо думать! Он там уже с половины десятого. Это господин Делижар…
Насмешливая улыбка тронула губы Мегрэ, он решительно раскурил свою трубку. Каждый раз, проходя мимо обитой войлоком двери, он различал приглушенные голоса. И каждый раз все та же улыбка кривила уголки его губ.
Наконец, когда пробило половину одиннадцатого, зазвонил звонок, вызывая служителя. Вернувшись, он объявил:
— Господин прокурор ждет вас!
Значит, Филипп Делижар не собирался уходить. Мегрэ сунул в карман горячую трубку и, ступая подчеркнуто неуклюже, вошел в кабинет. В некоторых случаях, особенно когда он бывал в хорошем настроении, Мегрэ вообще любил напускать на себя преувеличенно глупый вид, и тогда он казался еще толще, еще неповоротливей — точный портрет полицейского, как их рисуют на карикатурах. Не хватало только пышных усов.
— Мое почтение, господин прокурор. С добрым утром, господин Делижар…