– Единую власть – да, согласен, – кивнул Румянцев, любуясь янтарным напитком. – Но в случае с Гитлером все решал один человек. У нас же предполагается принимать решения коллегиально, на совете директоров, который будет переизбираться раз в два года.

– В плане руководства, возможно, и да, – сказал Алекс. – Но сам принцип власти остается прежним. Я считаю, что такой режим очень скоро покажет свою суть, предоставляя блага лишь избранным.

– Да разве не так оно и было испокон веку? – заметил Румянцев. – Сама по себе «Глоба-Линк» – система куда более честная и справедливая, чем все те, которые создавались в мире в течение последних шести тысяч лет. Неужели в ходе нашей беседы вы этого так и не уяснили?

– Я приехал сюда не только затем, чтобы выслушать ваши доводы, но и попытаться переубедить вас. Впрочем, похоже, мне это не удалось.

– Думаю, со временем вы все же примете нашу точку зрения. И крайне желательно, чтобы это произошло еще до начала женевского совещания, – заметил Робеспьерр.

Румянцев, наконец, завершил священнодействие и отставил бутылку в сторону.

– Предлагаю тост за то, чтобы мир становился все лучше, независимо от того, каким путем пойдет история.

Алекс взял рюмку, втянул носом чудесный аромат, в душе будучи наполовину согласен с тостом. Сделав глоток, он поставил рюмку и удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

– Я явился сюда, чтобы попытаться переубедить вас, зная, что именно вы вместе с Раймондом Брукманном стоите у истоков «Глоба-Линк». Надеюсь, мне все же удалось заронить в ваши умы хоть тень сомнения в необходимости столь поспешного голосования. Наверное, подобную проблему все же стоит сначала обсудить с лучшими умами человечества.

– Кстати, с этими умами мы уже советовались, и все их возражения были внимательнейшим образом выслушаны и учтены, – сказал Румянцев. – Должен сказать, что некоторые из их соображений оказались весьма серьезными. Но, в конце концов, они хорошенько подумали и встали на ту точку зрения, которой придерживаемся мы и крупнейшие мировые лидеры, руководители Соединенных Штатов, России, Китая, Евросоюза, НАТО. Но вы, насколько мы понимаем, продолжаете пребывать в заблуждении. Ваше право голоса в решении столь важного для всего мира вопроса создает опасный прецедент.

Алекс знал, что главное не имена, а политические посты. Теперь все, что прозвучало за этим столом, было записано на пленку.

– Опасный для кого? – спросил он. – Уж, конечно, не для Уолл-Стрит и других мировых бирж.

– Очень жаль, – сказал Румянцев. – Мы считали вас вполне разумным человеком. Но теперь я понимаю, что мы ошибались. Вы твердо решили уничтожить то, что мы создавали с таким трудом. Друг мой, это было вашей ошибкой. К сожалению, ваше решение невозможно рассматривать иначе, как крайне вредное.

Какие-то нотки в голосе Румянцева – как будто Филиппов уже проголосовал против – насторожили Алекса. Он лихорадочно пытался оценить ситуацию, но мозг работал недостаточно быстро. Алекс только теперь заметил, что они так и не притронулись к коньяку, а просто ждали, когда напиток подействует на гостя. И теперь он вдруг ощутил подступающую дурноту, которая начала подниматься из желудка, захватывая мозг. Тело больше не слушалось, в коньяк явно было подмешано какое-то сильное средство. Окружающее стало медленно вращаться перед глазами, наконец, ясность мысли и вовсе покинула его.

Алекс попытался было встать, опершись руками о стол, но ноги стали как ватные. Он был бессилен что-либо предпринять. Напротив маячили два расплывчатых пятна, лица Румянцева и Робеспьера, а потом все поглотила темнота.

Алекс потерял сознание.

Рене Шометт бросил взгляд на часы, висящие в вестибюле гранд-отеля «Европа». Было 11.55 вечера. Он подошел к стойке портье, осведомился, в каком номере проживает Алексей Иванов, и сообщил, что у них назначена встреча. Портье снял трубку и стал звонить в номер, а Рене тем временем ждал, оглядывая вестибюль, ярко освещенный старинными люстрами. Вскоре портье положил трубку.

– Прошу прощения, господин Шометт, но господина Иванова в номере нет.

Рене такого никак не ожидал.

– Ничего не понимаю. Ведь именно на это время у нас с ним была назначена встреча.

– Если он не смог явиться к назначенному сроку, вы можете подождать его в номере, – портье нажал кнопку интеркома. – Дежурный!

Как из-под земли возник молодой человек в униформе, украшенной позументами.

– Проводи господина Шометта в номер господина Иванова, да, в триста четвертый, и отопри ему дверь, – велел портье молодому человеку, вручая ему ключ.

– Спасибо, – поблагодарил Рене.

С «дипломатом» в руке он последовал за своим провожатым к лифту. Из ресторана доносилась громкая музыка. Они в молчании поднялись на третий этаж, по толстой ковровой дорожке дошли до триста четвертого номера, и молодой человек отпер дверь.

– Благодарю, – сказал Рене и вручил парню пятидесятирублевую купюру.

– Спасибо, – кивнул коридорный и отправился обратно к лифту.

Рене между тем вошел в номер Алексея и запер за собой дверь. Как ни странно, но ничто в номере не говорило о том, что постоялец собирался ложиться спать. Кровать была не застелена, в ванной нет свежих полотенец. Рене уселся на диван и огляделся. Пустующий номер производил какое-то гнетущее впечатление. Почему же Алексей до сих пор не вернулся от Румянцева? Может, он все еще там?