Шрифт:
— пророчила песня в устах Феди…
И восстанет народ!..—уверенно и грозно вторил ему хор сильных голосов.
Но сквозь стройное течение ее прорывались тихие слова:
— Командует…
— На руку! — раздался резкий крик впереди.
В воздухе извилисто качнулись штыки, упали и вытянулись встречу знамени, хитро улыбаясь.
— Ма-арш!
— Пошли! — сказал кривой и, сунув руки в карманы, широко шагнул в сторону.
Мать, не мигая, смотрела. Серая волна солдат колыхнулась и, растянувшись во всю ширину улицы, ровно, холодно двинулась, неся впереди себя редкий гребень серебристо сверкавших зубьев стали. Она, широко шагая, встала ближе к сыну, видела, как Андрей тоже шагнул вперед Павла и загородил его своим длинным телом.
— Иди рядом, товарищ! — резко крикнул Павел.
Андрей пел, руки у него были сложены за спиной, голову он поднял вверх. Павел толкнул его плечом и снова крикнул:
— Рядом! Не имеешь права! Впереди — знамя!
— Ра-азойтись! — тонким голосом кричал маленький офицерик, размахивая белой саблей. Ноги он поднимал высоко и, не сгибая в коленях, задорно стукал подошвами о землю. В глаза матери бросились его ярко начищенные сапоги.
А сбоку и немного сзади него тяжело шел рослый бритый человек, с толстыми седыми усами, в длинном сером пальто на красной подкладке и с желтыми лампасами на широких штанах. Он тоже, как хохол, держал руки за спиной, высоко поднял густые седые брови и смотрел на Павла.
Мать видела необъятно много, в груди ее неподвижно стоял громкий крик, готовый с каждым вздохом вырваться на волю, он душил ее, но она сдерживала его, хватаясь руками за грудь. Ее толкали, она качалась на ногах и шла вперед без мысли, почти без сознания. Она чувствовала, что людей сзади нее становится все меньше, холодный вал шел им навстречу и разносил их.
Все ближе сдвигались люди красного знамени и плотная цепь серых людей, ясно было видно лицо солдат — широкое во всю улицу, уродливо сплюснутое в грязно-желтую узкую полосу, — в нее были неровно вкраплены разноцветные глаза, а перед нею жестоко сверкали тонкие острия штыков. Направляясь в груди людей, они, еще не коснувшись их, откалывали одного за другим от толпы, разрушая ее.
Мать слышала сзади себя топот бегущих. Подавленные, тревожные голоса кричали:
— Расходись, ребята…
— Власов, беги!..
— Назад, Павлуха!
— Бросай знамя, Павел! — угрюмо сказал Весовщиков. — Дай сюда, я спрячу!
Он схватил рукой древко, знамя покачнулось назад.
— Оставь! — крикнул Павел.
Николай отдернул руку, точно ее обожгло. Песня погасла. Люди остановились, плотно окружая Павла, но он пробился вперед. Наступило молчание, вдруг, сразу, точно оно невидимо опустилось сверху и обняло людей прозрачным облаком.
Под знаменем стояло человек двадцать, не более, но они стояли твердо, притягивая мать к себе чувством страха за них и смутным желанием что-то сказать им…
— Возьмите у него, поручик, это! — раздался ровный голос высокого старика.
Протянув руку, он указал на знамя.
К Павлу подскочил маленький офицерик, схватился рукой за древко, визгливо крикнул:
— Брось!
— Прочь руки! — громко сказал Павел.
Знамя красно дрожало в воздухе, наклоняясь вправо и влево, и снова встало прямо — офицерик отскочил, сел на землю. Мимо матери несвойственно быстро скользнул Николай, неся перед собой вытянутую руку со сжатым кулаком.
— Взять их! — рявкнул старик, топнув в землю ногой.
Несколько солдат выскочили вперед. Один из них взмахнул прикладом — знамя вздрогнуло, наклонилось и исчезло в серой кучке солдат.
— Эх! — тоскливо крикнул кто-то.
И мать закричала звериным, воющим звуком. Но в ответ ей из толпы солдат раздался ясный голос Павла:
— До свиданья, мама! До свиданья, родная…
«Жив! Вспомнил!» — дважды ударило в сердце матери.
— До свиданья, ненько моя!
Поднимаясь на носки, взмахивая руками, она старалась увидеть их и видела над головами солдат круглое лицо Андрея — оно улыбалось, оно кланялось ей.
— Родные мои… Андрюша!.. Паша!.. — кричала она.
— До свиданья, товарищи! — крикнули из толпы солдат.
Им ответило многократное, разорванное эхо. Оно отозвалось из окон, откуда-то сверху, с крыш.
XXIX
Ее толкнули в грудь. Сквозь туман в глазах она видела перед собой офицерика, лицо у него было красное, натужное, и он кричал ей:
— Прочь, баба!
Она взглянула на него сверху вниз, увидала у ног его древко знамени, разломанное на две части — на одной из них уцелел кусок красной материи. Наклонясь, она подняла его. Офицер вырвал палку из ее рук, бросил ее в сторону и, топая ногами, кричал:
— Прочь, говорю!
«Мать» Кукрыниксы
Среди солдат вспыхнула и полилась песня:
Вставай, подымайся, рабочий народ…Все кружилось, качалось, вздрагивало. В воздухе стоял густой тревожный шум, подобный матовому шуму телеграфных проволок. Офицер отскочил, раздраженно визжа:
— Прекратить пение! Фельдфебель Крайнов…
Мать, шатаясь, подошла к обломку древка, брошенного им, и снова подняла его.