Странно, но о своем втором мальчике она начала думать лишь теперь, во время своего нынешнего путешествия. Думать о том, что именно он убил брата.

Странно и то, что в те страшные дни она не пыталась успокаивать мужа. Его отчаяние было безграничным, но не затрагивало ее.

Долго занимался он самобичеванием, полагая, что Бог наказал его за какой-то грех. «Странно все это, – подумала она. И еще: – Потом, потом…»

Вертелись в голове и другие мысли: готовят ли они себе еду в ее отсутствие? Поливают ли сад в такую засуху? Поддерживают ли жизнь огня, ведь огниво-то у нее?

Между мыслями царили пустота и молчание, и это удивляло ее. Молчание нетрудно пережить, наоборот, оно утешало. Каким-то странным образом оно было связано со здешним освещением. И женщина внезапно осознала: свет действительно изменился, стал другим, сильнее и ярче обычного. Нет, просто расплывчатым и давал меньше тени.

Она остановилась и огляделась по сторонам. Взгляд обострился, и она начала различать травы и цветы. Свет словно выхватывал их детали и различия.

«Удивительно, – подумала она. – Наверное, я просто устала после дурной ночи».

Она шла сначала по звериной тропе, потом по дороге детства к реке, к водопаду. Навстречу ей то и дело попадались звериные стаи, она отступала, давая им пройти. Нет, она не собиралась убегать или защищаться даже при виде мягко скользящей дикой кошки. «Ничего не случится, – ведь они просто не замечают меня, – думала она. И сразу же: – Тут все зависит от этого Света».

Первая половина дня пробежала незаметно, ведь мысли о прошлом отсутствовали. Их вытеснило стремление идти вперед, к большим деревьям у горизонта. Не прерываясь даже на еду, она добралась до первых деревьев и здесь почувствовала голод. Но котомку не открыла, а уверенно влезла на нижние ветви дерева и поела плодов. На таком же дереве она спала прошлой ночью, да и плоды, как показалось ей, были такие же сладкие и сочные, какими, очевидно, были бы те, утренние, которых она так и не попробовала.

И тут она уснула прямо на кроне дерева так легко и быстро, как не спала вот уже много лет.

Проснулась она от дикого смеха, крикливого, дребезжащего, грубого. Но не злого, в нем было много шуток, радости и молодости, очень много молодости.

Под деревом она увидела мальчиков и девочек моложе собственных сыновей. «Но эти голые, – подумала она. – Как странно – голые. И не очень красивые, более костлявые и худые, чем мои. И более грязные».

Дети гонялись за маленькой обезьянкой, упавшей с дерева.

Женщина кинула быстрый взгляд на расщелину между ветвями, там сидела мать обезьянки и от беспокойства скрежетала зубами. – Оставьте малышку в покое, – крикнула женщина.

Один из мальчишек бросил удивленный взгляд на ее дерево. Он ничего не понимал, ведь он не знал слов, их знала только она. Надо быть осторожней. Она нашла крупный плод и швырнула в стайку.

Этого оказалось достаточно: обезьянка тотчас была забыта в драке за лакомый кусок, и женщина с облегчением заметила, как взрослая обезьяна подхватила своего малыша.

Стайка детей отправилась дальше, навстречу новым приключениям. Об обезьянке и памяти не осталось – ее как не бывало.

Женщина на дереве, одной рукой держась за ветку, другую приложила к сердцу в надежде успокоить зверя, прыгавшего в ее груди.

Именно так это было, именно так.

Радость, ворчание, смех, нагота, бесцеремонность. Злость? «Нет, – думала женщина. – Невинность – не злость. Поступки – необдуманные. Сейчас – не потом. Сейчас – не тогда. Здесь – не там».

Она наклонилась к стволу, обмякла и отдалась Белому Свету, царящему вокруг. Здешний Свет, мелькнуло в голове, не даст думать. Спасибо ему за это.

Как долго она сидела на дереве, она не знала: ощущение времени исчезло, и все же решение мало-помалу оформилось. Еще до наступления сумерек она должна пробраться в глубь рощи. И она пошла по тропинке, туда (где исчезла стайка; здесь было красиво под игравшими лучами солнца, сочившимися через кроны деревьев. Она никого не встретила. Приближаясь к болтовне, крикам и смеху, она выбрала новое дерево на лесной лужайке с помятой травой, место, знакомое глазу.