— Эх, Воронок, Воронок, мой… — припав к лошадиной морде, с горечью шептал Василько. — Прощай, друже! — Поцеловал мертвого коня, обернулся, бросил ненавидящий взгляд на ордынцев, которые все еще стояли на том берегу. Затем отвязал притороченные к седлу оружие, кольчугу и шлем, надел их и зашагал к лесу. Нукеры на противоположной стороне тоже скрылись в чаще. Река вновь стала тихой и пустынной.

К вечеру Василько наконец вышел к дубраве, за которой на холме располагался сторожевой острог. Порубежник ускорил шаги. Ему стало жарко, вспотевшую шею натирала тяжелая кольчуга, но он, радуясь, что опасность позади и его ждет встреча со своими, казалось, не замечал этого. Когда приблизился к опушке леса, невольно насторожился. Заглушив все привычные запахи вечернего леса, к нему донеслась едкая вонь пожарища. Порубежник осмотрелся, прислушался, но вокруг все было тихо и спокойно. Крадучись, медленно вышел из-за кустов, бросил взгляд на холм… Сердце его тревожно заколотилось, когда в лунном свете он увидел вместо знакомых очертаний острога руины крепостных укреплений, над которыми курились столбы дыма.

Василько взобрался на обугленный холм. Повсюду лежали убитые порубежники и ордынцы. Обнажив меч, он медленно шел по разрушенному, сгоревшему острогу. Заслышав его шаги, метнулись наутек несколько шакалов. С шумом захлопал крыльями орел-стервятник и с недовольным криком уселся неподалеку. Василько узнавал убитых товарищей, склонялся над ними, закрывал им глаза. Вот Истомка, весельчак и певун, тоже из самой Тарусы, с ним они когда-то начинали порубежную службу. А это Ерема, бывший княжеский дружинник, первый наставник Василька; порой бывал крут, а то и несправедлив к нему, но многому научил в ратном умельстве. Лицо острожного воеводы было иссечено саблями так, что его трудно было узнать…

Порубежник долго стоял над ним, сердце его будто в кулаке сжал кто-то. Чувствовал, как в душу закрадывается тоска от одиночества и жалости, но сумел переломить себя. Решительно выпрямился, зашагал дальше. Его все больше заполоняла ненависть к врагам; решил: «Надо уходить в Тарусу! Там князь, там воинство. Может, еще и доведется сразиться с окаянными!..»

Василько стал спускаться с холма. Он еще не дошел до его подножья, когда услышал конский топот и громкие крики.

«Неужто ордынцы?!.»

Порубежник быстро обернулся, на миг замер в растерянности… Из-за холма наперерез ему мчались всадники. Они были еще далеко, однако Василько понял, что не успеет добраться до леса. Но все же побежал, побежал что было мочи…

А татары уже почти настигли его. Передний отцепил от седла аркан и, готовясь забросить, наматывал его на руку. Чтобы не попасть в петлю, порубежник бросался из стороны в сторону, задыхаясь под тяжестью кольчуги, напрягал последние силы. До дубравы уже было рукой подать, но, увы, сил у него больше не осталось. Василько в изнеможении остановился, два всадника обогнали его и отрезали дорогу к лесу. Четверо нукеров в длинных темных халатах, закрывающих полами стремена, и в кожаных шлемах с железными шишаками медленно подъехали к порубежнику. За спиной у каждого висели лук и несколько колчанов со стрелами, сбоку сабли в ножнах, щиты.

«Лучше смерть, нежели полон!..»

Василько выхватил меч. Тыча на него пальцами, ордынцы гоготали. Тот, что приготовил для броска аркан, резко взмахнул им, однако порубежник рванулся в сторону, и петля пролетела мимо. Неожиданно Василько оступился, нога попала в нору суслика, потеряв равновесие, он упал. На него набросились двое, вырвали меч, заломили руки за спину. Онбасы-десятник удовлетворенно прищелкнул языком, приблизившись к безоружному пленнику, соскочил с коня, что-то крикнул нукерам, и те отпустили Василька. Со злорадной усмешкой на широком лице десятник распахнул халат и отцепил от пояса веревку. Перед глазами порубежника зеркалом блеснула в лунном свете стальная кольчуга.

В то же мгновение сильный удар ногой в живот отшвырнул ордынца к лошади. Прижав от страха уши, она шарахнулась в сторону, едва не опрокинув остальных лошадей и нукеров, которые уже все спешились. Пока ордынцы хватали за уздцы своих коней, чтобы они не разбежались, и снова усаживались в седла, Василько успел вскочить на жеребца десятника и помчаться прочь. Когда нукеры устремились в погоню, беглец был уже далеко. Он несся к лесу. Деревья, кусты, снова деревья. Густеет листва, вот уже и спасительная чаща…

Глава 12

Уходила станица затемно. Над головами ватажников едва мерцали сквозь дым пожаров звезды. Пахло гарью. Путь разбойной станицы пролегал через леса и болота, которые тянулись вдоль северного берега Оки. На ночь становились у чистых лесных озер. Вечерами, когда лесовики бражничали у костра, Федор подолгу сидел на берегу, смотрел, как плещется в озере рыба, как крадется на водопой зверье. В который раз порубежник спрашивал себя: «Может, лучше бежать и добраться до своих?..» — но продолжал по-прежнему идти с разбойной ватагой. Вставали лесовики рано, когда еще дымилась зеркальная озерная гладь — в этот час хорошо ловилась рыба. Брали ее на блесну либо всем миром вытаскивали большой сетью с берестяными поплавками и грузилами из обожженной глины. Наскоро варили похлебку и, перекусив, шли дальше. По дороге стреляли дичь из луков. Тем и жили.

Как-то под вечер вышли к деревушке на два двора, затерянной среди глухого леса. Колосилось небольшое ржаное поле, голубел лен, на огороде зеленели капустные шары, желтела ботва репы и лука. На опушке под присмотром ребятишек, одетых в белые до пят холстинные рубашонки, паслись мелкорослые коровы и козы.

Завидев вооруженных людей, крестьяне встревожились, бросили работу. Бабы с детьми поспешили укрыться в избах. Мужики, их было четверо — белый как лунь старик и трое помоложе, кряжистых и крепких, — сгрудившись группкой, с опаской и растерянностью смотрели на лесовиков.