В лесном стане все пришло в движение. Одни седлали лошадей, другие надевали кольчуги и панцири, третьи точили мечи и кинжалы.

Проводив Никитку и Алешку, Василько обратился к сгрудившимся вокруг него порубежникам.

— Ну, други, что делать станем? Татары недалече, в версте от нас, по ту сторону дороги расположились. Больно много их, Ибрагим говорит: душ триста. Надо задержать их, да вот как?

— Надо было ночью напасть, — с досадой бросил Сопрон.

— Да где же их было углядеть во тьме? — отпарировал один из разведчиков.

— А ежели дать ордынцам пройти и в спину ударить? — взволнованно предложил кто-то еще.

— Верно! Так надо сделать! Тут и думать нечего! — поддержали его несколько молодых порубежников, но большинство молчало.

— Нет, сие негоже, — покачал головой Василько. — Все-то вы, кочеты, без оглядки в драку норовите. А надо с разумом. Лечь костьми недолго, а проку? Татары враз с нами управятся, коли дюжина их на одного… — И, помолчав, сказал уверенно: — Попробуем нагнать возки княгини и пристать к сторожевым. Вместе с ними нас уже будет сила. А сейчас все по коням!

Глава 18

— Здорово, лесовички! Чай, не признали? — крикнул незнакомец, шедший в окружении своей странной свиты. Приблизившись к ватажникам, горделиво выпрямился, оправил парчовый кафтан с петлями из желтого шелка и длинными кистями; кафтан был явно с чужого плеча, великоватой была и шапка, сползавшая ему на уши.

Лесовики, подозрительно уставившись на него, молчали.

— Да это ж Епишка! — первым узнал рябого его дружок Митька Корень.

— Верно! Вишь вырядился, как на свадьбу боярскую! Мы Епишке упокой, а он с прибытком явился. Видать, понапрасну час не терял. А ну, покажи кольца. Неужто золотые? — загомонили разбойники.

Пожалуй, все, кроме Гордея и Федора, обрадовались этой неожиданной встрече.

— Уж не чаяли повстречать тебя живого. Теперь до ста годов будешь здравствовать! — похлопывая рябого по плечу, приговаривал Митька Корень. Широко открыв губастый рот, от чего длинное лицо его казалось еще крупнее, он смотрел на своего удачливого приятеля с восхищением. — Мелеха и Базыку клятые ордынцы убили тогда в Серпухове, а я едва убег. А ты куды подевался?

На вопросы Епишка отвечал неохотно, больше сам расспрашивал. Узнав, что лесовики решили направиться в Верхне-Окские княжества, рассмеялся.

— Куды?! В Верховские княжества? Ха-ха-ха! А я-то, дурень, голову себе морочу, каким ветром Гордея с ватагой сюды занесло, когда вы на Рязанщину собирались. Ха-ха-ха!..

— Ты блажь свою кинь! — хватаясь за рукоятку меча, в сердцах выкрикнул атаман.

— А я ничего, — отступая от надвигающегося на него Гордея, пробурчал рябой.

— То-то и оно, всяк умен: кто сперва, кто опосля! — не преминул съехидничать Митрошка.

Епишка метнул на косоглазого недобрый взгляд, но на большее не решился — был он, как это водится обычно, наглым и трусливым; сплюнув, процедил:

— Я к тому, что через верховские земли ордынцев прошло тьма-тьмущая. И нынче их там не счесть. Уразумел, атаман?

Гордей сразу насторожился, спросил:

— Говоришь, много там татар?.. А не врешь ли? Выходит, оттуда они в Серпухов пригнали?

— Дюже мыслишь о себе, атаман… — почувствовав, что гроза миновала, развязно отвечал Епишка. — Дел у меня других нет, кроме как врать тебе. Коль сказал, значит, знаю. А на Рязанщине и Тарусчине их нет.

Гордей задумался, пытливо посмотрел на рябого, поинтересовался:

— И откуда это ты про все ведаешь? Случаем в поводырях у ордынцев не ходил?

Епишка побледнел, опустил на миг глаза, но тут же с вызовом бросил:

— А хоть бы так!

— Гляди, Епифан, мелешь ты чтой-то много, — недоверчиво покачал головой атаман; он был обескуражен и раздосадован вестью, что ордынцы находятся там, куда собралась идти ватага. Кивнув на незнакомцев, которые пришли с Епишкой, спросил: — Они-то откуда? Что за птицы?

— Птицы они, чай, такие же, как ты, Гордейко! — дерзко ответил Епишка и вдруг закричал: — Ты чего меня пытаешь? Не все одно тебе? Не хуже они дружка твоего острожника! Его давно прикончить надо было, а ты за собой водишь!

Гордей, махнув рукой, отвернулся от Епишки и направился к монахам и крестьянам, которые по-прежнему стояли посредине двора. Они с опаской поглядывали на лесовиков, но особый страх у монастырских вызывали рябой с его дружками. Каждое слово и движение Епишки приводило их в беспокойство. Но когда атаман потребовал у монахов накормить ватагу, они стали дружно клясться, что ордынцы все разграбили и ничего не оставили в монастыре. Больше всех усердствовал грузный, небольшого роста старик с отечным лицом. Тряся бороденкой, он призывал в свидетели всех святых, что говорит чистую правду…