Следующим также быстро и аккуратно оделся Олигарх, хотя ему пришлось оставить свой китель висящим на спинке стула. Подходить близко к незнакомцу гастат не стал, а просить того о чем бы то ни было означало хоть в малой части поставить себя в зависимое положение. А этого ни один мальчишка, прошедший «учебку» до конца, допустить не мог. А вот Котяра одевался не спеша, с явной растерянностью и небрежностью, изображая из себя раздолбая и неряху, будто бы случайно затесавшегося в ряды элитного воинства. Конечно, на мало-мальски знающих людей такое представление производило комический эффект, но иной раз неплохо помогало в жизни при столкновении с самоуверенными и недалекими типами. Впрочем, считать таковым нежданного гостя гастаты не могли, но действовали по давно устоявшейся традиции: не знаешь, что делать — действуй по Уставу.

Следящие исподволь за незнакомцем Олли и Уголек были немного удивлены тем глубинным, исконным равнодушие, с которым нежданный гость встретил их утренний туалет. За исключением, пожалуй, первого «фокуса» Олигарха с облегчением в презерватив, ничто не вызвало даже намека на эмоции на лице и в голосе человека в черном. Бесстрастно дождавшись окончания возни Котяры, гость чуть двинул подбородком, перехватывая у молодежи инициативу:

— А теперь — дама…

— Ага, дама всем нама, — дурашливо подхватил Олли и попросил Кота: — Слышь, толкни там, что ли, Машку, заспалась она, а тут, видишь, дела какие наворачиваются…

Редко употреблявшая такое количество крепкого спиртного, да еще и троих мужчин вместе и сразу за одну ночь, девушка долго, чисто по-женски, сопротивлялась побудке, то пряча голову под подушку, то невнятно ругаясь на окружающих, кажется, плоховато соображая, где и с кем она сейчас находится. Минут через десять энергичной тряски, легких шлепков по щекам и попке, растирания ушей и громких матерных выражений, правда, в основном со стороны Машки, желудок девушки напомнил о себе самым тривиальным образом. И если бы не наблюдательность и готовность к неожиданностям Уголька, вряд ли присутствующим пришлось бы оставаться здесь, впрочем, гастатам доводилось находиться в гораздо худших условиях, но это вовсе не значит, что они и в простой, мирной жизни стремились к грязи, крови и утренней тошниловке.

Вернув из кухни проблевавшуюся, бледную, как спирохета, с мокрой головой, размазанной тушью под глазами и прочей, не снятой на ночь косметикой на лице обнаженную девушку, Уголек кое-как, в этом у него и в самом деле не было никакого опыта, напялил на впавшую в легкую прострацию Машку то самое, вчера белое и прозрачное, а сегодня уже сильно помятое, с пятнами майонеза и крабового мяса платье прямо на её голое тело. На мгновение задумавшись об обуви — «на таких каблучищах, как вчера она и десятка шагов сейчас не пройдет» — гастат приметил под кроватью полусапожки на каблуке более чем небольшом, вот их и использовал.

— Ну, и куда ж я теперь? — поинтересовалась абсолютно ошалевшая Машка, настойчиво выдвигаемая Угольком в тамбур-прихожую.

Отпустить туда одну девушку он не рискнул: грома и шума было бы на всю квартирку, он и сам-то чуток запутался, разбирая хитросплетения веревочек и шнурков привязанных Олли к обыкновенной швабре и пустому помятому жестяному ведру.

— Прогуляйся к подруге какой-нибудь, — напутствовал Машу гастат, вовсе не желающий девушке зла. — Отоспишься там, а к вечеру вернешься — всё будет, как ничего не было.

С окончательно помутившейся головой Маша вышла из душной, пропахшей потом, спиртным и развратом квартирки, напоминающей больше каморку под лестницей, на свежий утренний воздух, опьянивший её, как глоток джина с похмелья, и подумала рассеянно: «Черт бы с ними… там из моего-то — туфли и косметика, да еще постельное белье… оно им надо?.. а если чего — затребую с Григория компенсацию, мол, порвали-попортили клиенты… сам таких навязал… а если и ничего, то все равно затребую… мало он с меня денег получает, что ли…» Кое-как додумав не самую сложненькую мыслишку и стараясь держать ровнее спину и не сильно мотать головой, девушка поплелась по пустынной пока из-за раннего часа улочке в сторону, которую сама себе указала, как верную.

…— Итак, господа гастаты! — сказал нежданный гость, когда все необходимые ему люди, наконец-то, собрались в комнате.

И хотя человек в черном продолжал сидеть неподвижно на том же самом месте, что и в момент пробуждения временных хозяев квартирки, все они ощутили на себе его колючий, острый взгляд, вызывающий странное ощущение неловкости и легкого стыда, будто смотрел на них заставший за чем-то неприлично мальчишеским наставник «учебки». Страстно захотелось передернуть плечами, смахнуть что-то невидимое, будто легкую паутинку с лица, или просто громко выругаться.

И Угольку, который остановился в дверях, за плечом незваного гостя, отвлекая внимание того, как было предписано всеми гласными и негласными инструкциями гастатов. И Олигарху, сидящему на краю постели и уложившему пистолет на колено так, чтобы ствол смотрел на черного человека. И Котяре, продолжавшему после одевания валяться в псевдорасслабленном состоянии поверх легкого, чуток для удобства расправленного зеленовато-голубого покрывала.

— Я хочу попросить вас сделать для меня одно небольшое дело…