— Вы хорошо знаете своих людей, Мирпуа? — спросил коменданта епископ, как только паж провел воина в башню.

— Хорошо? — не сразу понял воин. — Наверное, хорошо. Да, думаю, хорошо.

— Настолько хорошо, что могли бы поручиться за них как за самого себя?

— Нет. — Он помотал головой, все еще тяжело дыша. Грудь его ходила, как кузнечные мехи. — Только немногих я знаю так уверенно.

— Найдется среди этих немногих хотя бы пять человек?

— Найдется, — подумав, ответил комендант. — Столько найдется.

— Пришлите их ко мне не мешкая. А ты, дитя мое, — обратился он к пажу, — ступай, приведи членов Высокой коллегии… Всех семерых, если, конечно, никто из них не погиб в этот страшный день… Твоим людям предстоит умереть, Мирпуа, — поднял он глаза на коменданта.

— Как и всем нам, — вздохнул тот.

— Этим в особенности, — многозначительно нахмурился епископ, выпроваживая пажа. — Так и передай им.

— Что передать? Приказ умереть?

— Да, приказ умереть, Мирпуа… Сейчас здесь будет вся Высокая коллегия. Совершенные соберут наши тайные свитки и завет, который своей рукой начертал сам Мани. Все это они опустят в ковчег, да сохранят его недремлющие грифоны наши святыни!..

— В священный ковчег, в котором хранится… — комендант запнулся, не находя в себе сил или просто не смея произнести.

— Да. Все, чем мы дорожим в этой жизни, будет спрятано в нашем священном ковчеге. Совершенные отнесут его в известное им место, где он пребудет в безопасности до лучших дней, когда бы они — ты понимаешь меня, рыцарь? — ни наступили. Такая вылазка связана с опасностью, и твои люди будут охранять Совершенных. Они останутся на своем посту до конца, до самого конца… Когда подойдут враги, они вступят с ними в схватку, в которой и погибнут. Все… Ты хорошо понял меня, рыцарь?

Комендант молча поклонился.

— Тогда ступай и пришли мне таких людей.

— Позвольте и мне, Наставник, быть в числе тех…

— Ступай, ступай… У тебя иная задача. Поспеши, разве ты не слышишь шаги на лестнице? Это уже поднимаются Совершенные. Иди же, рыцарь!

…В ту же ночь семеро Посвященных членов коллегии в сопровождении пяти воинов вынесли ковчег через подземный ход за пределы крепостной стены. Это была последняя ночь Монсегюра, льдистая и удивительно ясная ночь. Пройдя священную рощу, задержавшись на миг, чтобы молча постоять у каменного жертвенника, они начали осторожно спускаться во тьме вдоль пологого, защищенного от ветров склона, мимо рядов еще голых узловатых от времени лоз. Там, в самом низу виноградника, находился потаенный грот, откуда уходил в скалу бесконечный и запутанный каменный коридор.

…С рассветом бомбардировка возобновилась. На этот раз катары попрятались в убежище с первыми же пущенными в крепость ядрами и оставались там до полудня, когда головорезы у катапульты, устав наконец, решили дать себе небольшой отдых. Это-то короткое время и надумал использовать комендант де Мирпуа для последней отчаянной вылазки.

И пока крестоносцы, разложив на голой земле, среди редких и ранних альпийских цветов, скатерть, подкреплялись мясом и вином, двадцать шесть вооруженных короткими мечами катаров незаметно выскользнули из люка под восточной стеной и пошли в обход, чтобы спуститься на занятый врагом карниз сверху и захватить катапульту.

…В этот час недолгого затишья перед грозой в башню Наставника провели запыленного, бледного от потери крови гонца, с туго перетянутым над страшной копьевой раной предплечьем. Это был один из тех пяти, которые составили прошлой ночью конвой коллегии Совершенных. У самого грота тайный отряд катаров наткнулся на ночной патруль из конных, закованных в железо, тяжелых рыцарей. Воины вступили в схватку, прикрывая Совершенным отход, но тяжелый ковчег не давал далеко уйти.

Когда из пяти воинов в живых осталось только двое — сам гонец и пятнадцатилетний мальчик по имени Риччо, — трое Совершенных подняли оружие павших и яростно атаковали конный отряд. Ободренный неожиданной подмогой, Риччо бросился под ноги лошадей, норовя перерезать им сухожилия, но пал с проломленной протазаном головой. Пока трое Совершенных и раненный в руку гонец сдерживал натиск крестоносцев, остальные члены Высокой коллегии раскрыли ковчег и, разобрав спрятанные там сокровища, стали карабкаться на скалы.

Когда они оказались вне досягаемости закованных в доспехи конников, Совершенные, оттеснив рыцарей от гонца, швырнули мечи наземь и бросились на копья. Исполняя их последний приказ, гонец поспешил скрыться, чтобы предстать перед очами Наставника.

— Четверо Совершенных унесли наши святыни на себе и скрылись в скалах… — торопясь, прокричал он и вдруг захрипел, подавшись вперед. — А мы… мы выполнили твою волю, Наставник: все умерли, и вот теперь я тоже умираю. — Глаза его широко раскрылись, готовые вот-вот выскочить из орбит, и он вдруг рухнул на каменный пол, как подрубленное дерево, и удивительно алая кровь, пузырясь, хлынула из его горла.

А потом к епископу допустили лазутчика. Он поведал Наставнику, что высланный на захват катапульты отряд был внезапно атакован у седловины, по ту сторону пика. Одиннадцать человек пали в бою, остальные были взяты в плен.

— Им обещали жизнь, — рассказывал лазутчик, — если они отрекутся от ереси и признают святые таинства, Троицу и папу — наместника святого Петра. Я сам все слышал, ибо стоял под дубом, в толпе солдат де Монфора, одетый, как и они, с крестом паладина. Тех, которые отказались, тут же повесили, остальные же, став на колени, заявили о своем отречении. Тогда какой-то офицер распорядился привести собаку и стал поочередно совать всем нашим в руки нож, чтоб испытать, насколько тверды они в своем отречении. Но ни один из них не взял греха на душу и не напитал землю кровью невинной твари. Тогда их всех повесили на ветках дубов… — Лазутчик, давясь рыданиями, поклонился и хотел было незаметно уйти, но глухой удар и задрожавшие вслед за тем стены возвестили о возобновлении обстрела.