Вот уж было времечко: тридцать пять лет — и счастливо оставаться! Как все было продумано! А сейчас несчастные дети времен бума рождаемости, у которых есть деньги и на стоматолога, и на медицинскую страховку, должны мучиться до ста лет!

Может, стоит объявить стоматологию вне закона? А докторам запретить лечить пневмонию, которую раньше называли «другом пожилых»?

Но меньше всего я хотел бы сегодня вгонять вас в депрессию. Вот и придумал некое совместное действие, которое обязательно поднимет нам настроение. Мы с вами подготовим заявление, и под ним с готовностью подпишутся все американцы — и республиканцы, и демократы, и богатые, и бедные, и сексуальное большинство, и меньшинство, — все, несмотря на то, что наша страна столь трагично и безоговорочно разделена.

Первое ощущение, объединяющее всех американцев, звучит, мне кажется, так: «Сахар сладкий».

В трагичном и безоговорочном разделении Соединенных Штатов, особенно здесь, в моем родном штате Индиана, нет ничего нового. В мои детские годы в этом самом штате находилась штаб-квартира ку-клукс-клана, здесь же состоялся последний суд Линча над гражданином афроамериканского происхождения, к северу от линии Мейсона — Диксона, если не ошибаюсь, в Мэрионе.

Но в нашем же штате, в городке Тер-Хот, который нынче может похвастаться ультрасовременным устройством по умерщвлению с помощью укола, родился лидер рабочего движения Юджин Деббс, дом, где он жил, стоит и поныне. Он жил с 1855 по 1926 год и возглавил национальную забастовку против засилья железных дорог. Какое-то время он даже провел в тюрьме, потому что был противником нашего вступления в Первую мировую войну.

Он несколько раз баллотировался в президенты США от Социалистической партии и прославился заявлениями вроде этого: «Пока существуют низшие классы — я с ними, пока существуют преступные элементы — я один из них, пока хоть один человек сидит в тюрьме, я не могу считать себя свободным».

Деббс здесь многое позаимствовал у Иисуса Христа. Но ведь быть оригинальным так трудно. Уж кому, как не мне, это знать!

Ну ладно, так с каким же заявлением согласятся все американцы? «Сахар сладкий» — конечно, тут спору нет. Но раз уж мы с вами находимся на территории университета, надо бы предложить нечто, имеющее культурную весомость. Вот мой вариант: «Мона Лиза, картина кисти Леонардо да Винчи, висящая в парижском Лувре, — образец живописи».

Пойдет? Прошу поднять руки. Мы ведь все с этим утверждением согласны?

Хорошо, руки можно опустить. Как я понимаю, мы единогласно проголосовали за то, что Мона Лиза — это образец живописи. Есть, впрочем, одна проблема, которая возникает практически со всем, во что мы верим: это неправда.

Смотрите: нос у нее повернут направо, так? Это означает, что правая сторона ее лица представляет собой удаляющуюся плоскость, как бы уходящую от нас. Верно? Но черты ее лица на этой стороне не уменьшаются, и возникает эффект трехмерности. Между тем Леонардо вполне мог эти черты уменьшить. Просто поленился, вот и все. Будь он Леонардо да Индианаполис, мне было бы за него стыдно.

Неудивительно, что у нее такая скособоченная улыбка.

У кого-то может возникнуть вопрос: «А вы серьезным бываете?» Торжественно отвечаю: «Нет».

Когда 11 ноября 1922 года я родился в методистской больнице, — кстати, наш город в те времена страдал от расовой сегрегации не меньше, чем нынешние команды баскетболистов и футболистов, — акушер шлепнул меня по попке, мол, давай, новорожденный, дыши! Думаете, я заплакал? Ничуть не бывало.

Я сказал: «Пока я тут опускался по родовым путям, док, со мной приключилась смешная штука. Ко мне подошел какой-то бродяга и сказал, что три дня у него и кусочка во рту не было. Ну, я взял и укусил его!»

И все же, если говорить серьезно, дорогие земляки-индианцы, у нас сегодня есть хорошая новость, а есть и плохая. А именно: мы живем в самое лучшее из времен — и одновременно в самое худшее. Ничто не ново под луной, так?

Плохая новость: марсиане высадились на Манхэттене и поселились в «Уолдорф-Астории». А вот и хорошая: они едят только бездомных, независимо от цвета кожи, а писают бензином.

Религиозен ли я? Вообще-то я исповедую спонтанную религию. Я принадлежу к церкви порочного беспорядка. Мы называем себя «Богоматерь вечного оцепенения». Мы исповедуем безбрачие, как пятьдесят процентов гетеросексуалов из римской католической церкви.

Фактически — когда я вот так поднимаю правую руку, это означает, что я не шучу, и даю вам слово чести, что сейчас скажу истинную правду. Так вот, фактически я почетный президент Общества американских гуманистов и заменил на этом совершенно бессмысленном посту ушедшего от нас великого писателя-фантаста Айзека Азимова. Мы, гуманисты, стараемся вести себя хорошо, не ожидая каких-то поощрений или наказаний в загробной жизни. Мы изо всех сил служим единственной абстракции, с которой у нас есть реальное сходство, — сообществу себе подобных.

Мы не боимся смерти, да и вам не советуем. Знаете, что однажды сказал о смерти Сократ, разумеется, по-гречески? «Смерть — это лишь еще одна ночь».

Будучи гуманистом, я люблю науку. И ненавижу всякие предрассудки — они едва не помешали людям создать атомную бомбу.

А науку люблю — не только потому, что она позволила нам загадить собственную планету, которая мне совсем не нравится. Наука дала ответы на два животрепещущих вопроса: как началась Вселенная и как мы и другие животные получили такие чудесные тела с глазами, мозгами, почками и так далее — и вселились в них.