Джордж отпихнул меня от окна и припер к стене.

— Вот и все, это точно! — прошипел он. Лицо его перекосилось от ужаса. В грудь мне уперлось дуло пистолета. Джордж схватил цепочку моего жетона и резко ее дернул.

Затрещало дерево, застонало железо — и ворота слетели с петель. В пространстве между столбами стоял танк, мотор его громыхал, огромные гусеницы покоились на поверженных воротах. Джордж повернул голову на шум — два русских солдата вылезли из башни танка, соскользнули вниз и, держа автоматы наперевес, вошли во двор. Они быстро оглядели окна и прокричали что-то, мне непонятное.

— Если увидят пистолет, они убьют нас! — крикнул я.

Джордж кивнул. Он стоял, словно оглушенный, как в полусне.

— Верно, — сказал он и отбросил пистолет подальше. Тот скользнул вдоль выбеленных досок полового покрытия и замер в темном углу. — Подними руки, Сэмми, — распорядился он. Руки он положил за голову, повернулся ко мне спиной — лицом к коридору, по которому уже топали русские. — Я, наверное, напился до чертиков, Сэмми. Совсем мозги заклинило, — прошептал он.

— Конечно, Джордж, ничего страшного.

— Мы через это должны пройти вместе, слышишь, Сэмми?

— Через что? — Я держал руки вдоль туловища. — Эй, русские, как вы там? — заорал я.

В комнату тяжелой походкой вошли два русских парня, совсем молодые, сурового вида, автоматы держали наготове. Улыбки на лицах не было.

— Руки вверх! — скомандовал один их них по-немецки.

— Amerikaner, — сказал я негромко и поднял руки.

Парни здорово удивились и начали перешептываться, не сводя с нас глаз. Поначалу они бросали на нас косые взгляды, но по ходу разговора становились все раскованнее и вот уже ослепительно нам заулыбались. Видимо, убедили друг друга, что в рамках общей политики с американцами надо быть дружелюбными.

— Сегодня для людей великий день, — строго сказал один из них, знавший по-немецки.

— Да, великий день, — согласился я. — Джордж, угости ребят выпивкой.

Увидев бутылку, они обрадовались, закачались на каблуках взад-вперед, закивали и захихикали. Но вежливо настояли, чтобы первым за великий день для людей выпил Джордж. Джордж нервно ухмыльнулся. Он уже поднес бутылку к губам — и тут она выскользнула из его пальцев и бухнулась на пол, расплескав содержимое на наши ноги.

— Господи, извините, — промямлил Джордж.

Я было наклонился подобрать осколки, но русские остановили меня.

— Водка лучше, чем немецкая отрава, — со значением сказал тот, что говорил по-немецки, и вытащил из-под куртки большую бутылку. — Рузвельт! — объявил он, сделал большой глоток и передал бутылку Джорджу.

Бутылка сделала четыре круга: за Рузвельта, за Сталина, за Черчилля, за то, чтобы Гитлер сгорел в аду. Последний тост был моим изобретением.

— На медленном огне, — добавил я. Русские от такого предложения пришли в полный восторг, но их смех резко оборвался — у ворот появился офицер и, грозно рыча, позвал их. Они быстро отдали нам честь, схватили свою бутылку и выбежали из дома.

Мы видели, как они забрались на свой танк, тот сдал задом и с грохотом выкатился на дорогу. Парни помахали нам на прощание.

От водки в голове у меня помутилось, по телу разлилось тепло, а на душе стало радостно. Оказалось, что заодно я стал наглым и кровожадным. Джордж явно перебрал и едва держался на ногах.

— Я сам не знал, что делаю, Сэмми. Я совсем…

Предложение повисло в воздухе. Он направлялся в угол, где лежал пистолет, — с угрюмым лицом, пошатываясь, поглядывая по сторонам.

Я преградил ему дорогу и вытащил из кармана брюк маленький пистолет:

— Смотри, Джордж, что я нашел.

Он застыл и, моргая, уставился на оружие.

— Хорошая штучка, Сэмми. — Он протянул руку. — Дай-ка поглядеть.

Со щелчком я снял пистолет с предохранителя.

— Садись, старина Джорджи.

Он сел в кресло у стола, где раньше сидел я.

— Я чего-то не понял, — забормотал он. — Ты собираешься пристрелить твоего старого кореша, Сэмми? — Джордж просительно посмотрел на меня. — Я тебе предложил честную сделку, так? Я же всегда был…

— Ты же не дурак и прекрасно понимаешь, что на твой фокус с жетоном я бы никогда не согласился. И вообще я тебе не кореш — ты разве не знаешь, Джорджи? И единственный для тебя способ провернуть всю эту историю — укокошить меня. Что скажешь? Я все выдумываю?