— С рыбой? — переспросил мальчик с надеждой в голосе.

— Может, и с рыбой. Пойдём, глянем-ка, как далеко сошёл от берега отлив. Если повезёт, срежем путь по отмели.

— Мель! — завопил малыш во весь голос, и Розмари расцвела улыбкой.

Гилльям любил бывать на взморье, изучая каждый камешек по дороге, отчего время их прогулки не сокращалось, а наоборот, набирало обороты. Обычно они с ним не спускались вниз по крутой и извилистой, скалистой каменной тропинке; но сегодня она всем сердцем жаждала оказаться подальше (и побыстрее) от Пелла, сколько и как только можно — а главное, до каких только пор можно, если на то позволят желание и силы.

— Как ты могла! У тебя и права-то такого не было, — ревел позади них белугой Пелл, стоило до него дойти мысли, что она уходит. — Те вещи принадлежали мне!

Она и не подумала оглядываться назад.

— Тебе не забрать того, чем по праву владеет мужчина! Что моё, то моё, и я не я, если не отберу его обратно!

Когти холода зякляцали, вцепившись Розмари в самое сердце. Он подразумевал под своим— Гилльяма. Егосын. Еёсын. Бесценная драгоценность её сердца. Вот почему он вернулся обратно, озарило внезапно женщину. Не из-за неё самой или коттеджа. Из-за Гилльяма. Забрать Гилльяма.

— Давай скорей, — бросила она сыну, хватая малыша за руку и переходя на лёгкий бег на пару с Гилльямом, трусцой поспевающим рядом с матерью.

Притаившись среди стропил, зверь наблюдал за чужаком внизу, на земле. Захватчик снова попинал мокрый комок одежды, сыпя проклятьями, впрочем, недолго, а после начал деловито шарить по скудному содержимому полок. Кот выжидательно следил за человеком; не найдя ни кусочка мяса, тот, однако, докопался до репы и тут же жадно уплёл ту за оба уха. Жуя и чавкая на ходу, он продолжал рыться по полкам, постаскивав крышки ещё с пары горшков, без умолку грохоча и ворча что-то под нос; наконец, бросил бесплодные розыски, отвлечённый более лёгкой добычей. Спроси кто его, и кот мог бы поведать, что в буфетном шкафу нет ни крошечки стоящей провизии. Оставшиеся объедки могли разве что привлечь на запах вкусных мясистых мышат (и в том был определённый толк); впрочем, последними, зверь и не помышлял делиться.

Хилия была права. Этот здоровенный человеческий самец не нёс с собой ничего хорошего. Одни проблемы. Одно расстройство. Грёб под себя чересчур много постели, раз. Пах, словно вот-вот готовясь бросить вызов за права на территорию, два. И три, из-за него кот упустил возможность позавтракать поутру симпатичным кусочком яичного пирога. А ещё, чужак заставил мальчика громко завопить, а кот до отвращения в брюхе ненавидел этот ужасающий звук. И вдобавок прогнал прочь женщину, прежде чем та успела соорудить как следует огонь в очаге на сегодня. В коттежде стремительно холодало.

Зверь свирепо уставился вниз, на человека. Мужчину. Самца. Ты должен убраться прочь. Это моя территория, и тебе здесь не рады.

Человек приостановил двигать челюстями, пережёвывая репу, и задрал голову вверх, глядя на балки. С упёртым, непреклонным видом, — из тех, что обычно принимают на себя люди, когда знают, что кот думает насчёт них, но не хотят покорно принять всё, как есть, и просто согласиться.

— Кот? Ты что, там, наверху? Я собираюсь прибить тебя, слышишь, ты, маленькое кошачье отродье!

Я сомневаюсь в этом. Ты неуклюж, и неповоротлив, и тяжеловесен, и высок. Туп и медлителен. Скопище всего, чем не являюсь я сам.Поглубже засадив когти в потолочные балки, кот с наслаждением стал точить их о дерево, шумно и со скрежетом. Стоило мужчине развернуться, высматривая зверя в полумраке наверху, и кот нарочно неспешным шагом прогулялся от края до края большого стропила, вальяжно выступая прямо над головой человека. С гневным рёвом тот было подскочил вверх, в тщетных попытках достать-таки до врага и врезать по нему хорошенько. Без толку. Усевшись перед самым его носом, нахальный кот аккуратно обвил лапы хвостом и приготовился ждать. Человек швырялся. Вначале — вещами, после — овощами, наконец, — чашкой (разлетевшейся вдребезги, врезавшись об стену); и напоследок, — собственным ботинком, приземлившимся аккурат в незатухшем покуда очаге. Но ни один из предметов не пришёлся в собственно цель. То бишь, кота. Человек бросал их чересчур торопливо, наспех. Опрометчиво.

Когда же тот выволок в центр комнаты табурет и начал было взбираться на него, кот встал на лапы, потянулся и вновь неторопливо прошёлся вдоль несущего бруса, покуда не добрался до самого свеса крыши. Оттуда, с края карниза, было легче лёгкого взять приступом изрядно прохудившуюся под бурями соломенную крышу и прорыть себе путь наружу. Проворно снуя лапами и туловищем, зверь враз очутился на крыше снаружи. Споро взобравшись точнёхонько на конёк кровли, кот уселся на самом верху. Он мельком, но поймал-таки взглядом Розмари с Гилльямом, — как раз тогда, когда те, повернув, взяли ход к тропе, что привела бы их вниз, к взморью. Зверь задался вопросом, а входит ли в их планы вообще — возвращаться назад? Здоровенный самец всем своим видом и движением, без сомнения, замахивался на территорию. Человеческой самке могло хватить мудрости — и уйти прочь, подальше отсюда, прихватив с собой и котёнка. Кот достоверно знал обходные пути таких самцов, — бродяг, изгоев и негодяев. Такой вполне способен запроото избавиться, убив, и от котёнка — в надежде вновь взять самку как пару для сожития по постели.

Подобная идея не нравилась коту. Человеческая самка приносила домой еду и щедро делилась ею. Он поддерживала кров в тепле и уюте, и с нею под боком было на редкость удобно спать. Кот сомневался, что человеческий самец обеспечит ему хоть что-то из привычных условий. Так и так. И как же коту избавиться от этого надоедливого самца? Зверь улёгся на соломенную крышу, аккуратно сложив под себя лапы и обвив те поплотнее хвостом. Опустив задумчивый взор к линии горизонта, кот размышлял. Как половчее сцапать дичь и прихлопнуть этакую громадину?