Шрифт:
– На девять душ.
– Ха-ха! – Рунарх хлопнул меня по спине. – Я знал, знал! Он не солгал мне.
Джассер отбежал на несколько шагов и, обернувшись, крикнул:
– Сегодня вечером. Седьмая нора у грязи. Хозяйка прайда ждёт тебя после зелёной вспышки.
Я шёл по заснеженной равнине. Васильковая расщелина в небе расползалась, заставляя снег вспыхивать разноцветными искрами. Скоро без очков и не выйдешь… Навевающий тоску войлок туч уйдёт с неба. Там, где я иду, снег растает и выглянут мхи. Нас начнут высаживать всё ближе и ближе к полюсу, догоняя полосу зимы.
За чахлой берёзкой снег изменился. Строгий узор расплылся цветными искрами. Там за невидимой границей снег перестанет меня держать, так что пора переобуваться в снегоступы.
Локатор показывал вешку далеко-далеко на севере. Идти до зелёных полян порядочно. Водоросль не терпит анизотропного снега, так что заключённых высаживают как можно дальше от делянки. Я защёлкнул на ботинках бледно-зелёные пластиковые крепления и двинулся к заветной берёзке.
Ходить на снегоступах по анизотропному снегу – сплошное мучение. Он не скользит, и каждый шаг даётся тяжким трудом. Я двигаюсь осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы не кувыркнуться на границе зоны. Именно поэтому мне везёт: я замечаю то, что упустил бы при других обстоятельствах.
В снегу – за чахлым деревцем, где проходит граница между лагерной цивилизацией и свободой тундры, – отпечатался звериный след. Не косолапая пяточка евражки, не велосипедная дорожка ледового полоза – снег примял огромный хищный зверь. Большая кошка.
Отпечаток был всего один, оставшиеся три съела анизотропия. Мне повезло. Высади антиграв десятника метром дальше – и я бы ничего не увидел.
На Лангедоке не водится крупных хищников. Отпечаток был единственным на всю округу, к нему не вело других следов. Небесный Зверь опустился на равнину. Боясь поверить самому себе, я подобрался к деревцу и стал на колени.
Лапа – размером с суповую тарелку. Шесть пальцев. Когти – словно ножи. Его я узнаю из сотен других. Этот след мог принадлежать только протею.
Удача. Вторая за сегодня. Значит, мой корабль выжил в том жестоком бою. Земного протея убить чертовски трудно.
Я зачерпнул снега и присыпал след. Совершенно ни к чему охранникам его видеть. В сердце билась сумасшедшая радость.
Со мною уже было такое – там, на Южном материке. Я стоял на краю расщелины, зная, что внизу – тонны человеческих костей. Лёгкие раздирал смрад от сотен печей. Я считал дни и часы до отправки в утилизационную зону и – безумно, яростно верил, что меня минует чаша сия.
А среди оплавленного обсидиана пробивалась травинка. Блёклая, нищая и прекрасная в своём упорстве. На кончике её пламенела алая точка, полураскрывшийся бутон. Я видел её всего раз. Больше я никогда не приходил к расщелине, боясь обнаружить, что цветок погиб. Через неделю меня амнистировали. Увезли с Южного материка обратно на плантации.
Засыпав след, я подготовился к работе. На зелёные поля нельзя выходить с включенным оборудованием. Самую мощную электронику придётся снять, иначе «благодать» выгорит в считанные секунды. Хорошо хоть генератор термополя не дотягивает до критической мощности. Представляю, как бы мы выглядели без него – в тяжеленных пластиковых шубах, масках, валенках.
Я раскатал на снегу пневмобуй, накачал его. Оранжевое пятно на белой равнине видно отовсюду. Мне потребуется лишь сито и контейнер. Собирать водоросль несложно: вороши себе ситом зелёные сугробы, да временами включай режим очистки.
Вот только сито забивается быстро, и снег через него почти не проходит. А очистка тянется долго. Рано или поздно отупевший от монотонных движений каторжник начинает помогать себе рукой. Пропихивает ладонью слежавшийся ком, добавляет всё больше и больше снега. И – ошибается. Хватает мембрану пальцами.
Если это произошло, важно не психовать и не терять голову. Наноботы размножаются быстро. Нужно немедля срезать пальцы вибролезвием, что встроено в край сита. Вибролезвие – штука энергоёмкая. Включить его – значит выжечь «благодать» на сотни метров вокруг. Но если «горящие» пальцы не отсечь – это верная гибель. И тогда уж никому не важно, сумел ты сохранить собранную «благодать» или погубил. Паёк отравленному не понадобится. А умирать неудачник будет несколько дней. Истекая жёлтой пеной, оплывая, как весенний сугроб.
Сито зачерпнуло тонкую зеленоватую плёнку на поверхности. Я обобрал изумрудный «пушок» и двинулся к «вене» – так на жаргоне каторжников называется основная колония водорослей. Если напрячь воображение, можно и в самом деле углядеть на снегу картинку из анатомического атласа: аорты, вены, сеть кровеносных сосудов. Если возможна, конечно, кровь зелёного цвета.
Я повернул ободок и легонько встряхнул сито. Изумрудная пена таяла на мембране, уходя в накопитель. Пока сито чистится, есть время для размышлений. И воспоминаний.