— Потрясающе, — пробормотал он, огорошенный ее натиском. — Затеряться в бесконечных просторах вселенной — что может быть чудеснее, хотя, честно говоря, страшновато. Что мы по сравнению с ней!

— Ничто. Мы — крупицы звездной пыли и, даже собранные в щепотку человечества, слишком малы, чтобы нас заметить, — ответила Чаморро. — А ведь вселенная вовсе не бесконечна, как принято думать, — просто наш разум не в состоянии постичь ее размеры.

Оба замолчали. Я интуитивно учуял настрой Салдивара. С помощью Чаморро он, сам того не ведая, залез в такие дебри мироздания, что у него вылетели из головы все мысли о флирте. Непритворное волнение вывело его с подмостков той комедии положений, с какой начинался вечер. Не хватало только разговоров о смерти. И тотчас послышался торжественно-печальный голос Леона, который не замедлил исправить досадное упущение.

— Извини, я немного отвлекся, — пробормотал он. — Ты подтолкнула меня к печальным воспоминаниям. Все последнее время мне не дает покоя смерть одного человека. Совсем еще молодого. Он у меня работал. Ужасная трагедия.

— Прости, — оправдывалась Чаморро.

— Не переживай — ты же ничего не знала, — подбодрил ее Салдивар. — За эти дни я многое пережил и понял одно: смерть гораздо ближе, чем мы думаем. В конечном счете, именно она или оправдывает, или отвергает нашу сущность и наши дела. Любое наше действие неумолимо приближает нас к ней, а мы только пытаемся отвоевать для себя несколько лишних мгновений стремительного бега навстречу небытию. Уверенная и непоколебимая, она стоит на пороге, манит нас рукой, а потом уводит за собой, не дав нам времени ощутить и повидать жизнь. Она не просто придет, а придет завтра. Мой друг умер от сердечного приступа в какие-то сорок два года.

— Какая жалость, — взгрустнула Чаморро.

От меня не укрылись то, что Салдивар назвал Тринидада своим другом, и то, что он точно знал его возраст.

— Пятнадцать-двадцать лет назад, когда я еще не добился высокого положения, меня уже терзали страхи, — продолжал Салдивар, — страхи умереть на полпути к цели. Но я уговорил себя продолжить борьбу, и боги сжалились надо мною, однако не пощадили моего друга. Почему? Чем я лучше? Не умнее, не благороднее, не сильнее. Загадка.

Если человек так многословен и с такой легкостью вторгается в деликатную сферу личных чувств, приходят на ум два истолкования его поведения: первое — он настолько не уважает ни своих ближних, ни себя самого, что ему ничего не стоит вывернуть душу перед случайным знакомым, второе и наиболее вероятное — в его откровениях больше лжи, чем правды. В своем стремлении обольстить милую двадцатипятилетнюю девушку Салдивар не стал скаредничать и явил сразу несколько ипостасей своей разносторонней личности. Наверное, он возомнил, будто ему необыкновенно пристал образ благородного, израненного жизнью кабальеро. И у него хватило бесстыдства использовать для этого Тринидада, первого покойника, который подвернулся ему под руку.

Когда Салдивар поменял тему, умненькая Чаморро не попыталась вернуть разговор к умершему другу. Она плыла по течению, предоставляя ему возможность выговориться. Ее собеседник перескакивал с одного предмета на другой, не меняя напыщенного менторского тона, каким подчиненные его подчиненных, то бишь главные редакторы, вещали со страниц его газет. После десерта он заказал шампанское.

— За что пьем? — поинтересовалась Чаморро.

— За то, что ты есть, словом, за тебя — крупинку звездной пыли.

— Спасибо, но я, право, недостойна такого тоста.

— Если бы я только смог объяснить тебе, чего ты стоишь на самом деле! — галантно воскликнул Леон, и я представил, как его маленькие миндальные глазки впились в лицо Чаморро расчетливым взглядом, прикидывая, во сколько она ему обойдется. — Но мой язык бессилен, вот почему я прибегну к другим способам выражения. Будьте любезны!

Последние слова относились к кому-то другому Через некоторое время в микрофоне послышались сначала шуршание, а потом голос Чаморро:

— Большое спасибо. Они прелестны. Когда ты только успел?

— Перед тем, как пригласить тебя за мой столик. В случае твоего отказа я бы швырнул их в Мансанарес [69] вместе с обломками моих надежд. Но ты согласилась, поэтому они спасены, а что делать с надеждами — решать тебе.

Пошлости вызывают во мне жгучий стыд, смешанный с восхищением. Иногда мне очень бы хотелось иметь такое спокойствие и говорить глупости с умным видом. Но у меня не хватает самообладания. Чаморро повела себя в высшей степени сдержанно:

— Еще раз большое спасибо. Чрезвычайно польщена.

Затем Салдивар попросил счет, попрощался с метрдотелем и позвонил по мобильному телефону своему шоферу, распорядившись подать машину ко входу в ресторан. Потом предложил Чаморро:

— Я подброшу тебя до дому, не возражаешь?

— Это лишнее, — сказала моя помощница. — Довези меня до стоянки такси. Вдруг я хочу сохранить в секрете свои координаты.

— Почему?

— А вдруг мне не хочется давать тебе объяснения, тогда как?