Шрифт:
— Андрюшенька! Береги нашу Жекуленьку! Боже мой, как я вас подвела, как подвела!
«Как подвела? Почему она так говорит?» — терялся в догадках Андрей.
Ларису вывели из комнаты.
— Ларочка, я же получил ордер на квартиру! — закричал вдогонку Андрей.— Я совсем забыл сказать!
— Здесь не театр и тем более цирк,— цыкнул на него высокий.— Не идите за нами, не положено.
— Возьмите и меня! — Андрей чувствовал, что вот-вот потеряет разум.
— Не спешите, всему свой черед,— многозначительно бросил ему высокий.— И не раскисайте как баба!
Обезумевший от горя Андрей уже не слышал, как они спускались по лестнице.
«Револьвер, этот проклятый револьвер,— металось в его сознании.— Но в обойме нет ни одного патрона…— Он встрепенулся как очумелый.— Но я же не сказал им, что револьвер без патронов! Если бы я сказал им это, все было бы совсем по-другому!»
Он ринулся из комнаты, прыгая через ступеньки лестницы, и выбежал из подъезда на улицу. Здесь уже никого не было. Какой-то прохожий удивленно и с опаской посмотрел на него и ускорил шаг.
Андрей не помнил, как дотащился до лестницы, как поднялся наверх, как рухнул на диван…
И вскоре будто сквозь сон услышал звенящий от счастья, как праздничный колокольчик, голос Жени:
— Папочка, как чудесно мы с тетей Бертой погуляли! Мы были в цирке шапито, ели мороженое! Там столько детей, там так весело!
Она влетела в комнату, сразу же уселась на свою лошадку и принялась качаться на ней, громко и весело смеясь.
Андрей с трудом оторвал голову от подушки.
— А мама уже вернулась с демонстрации? — все так же беззаботно щебетала Женя.— Она видела там товарища Сталина?
— Вернулась…— глухо проговорил Андрей.
— А где же она?
— Ее срочно вызвали на работу.
— А почему ты такой невеселый? — насторожилась Женя.— Ты, наверное, очень скучал без меня?
— Да, да,— Андрей никак не мог взять себя в руки и делать вид, будто ничего не произошло.— Конечно, скучал… Очень…
Глава двенадцатая
За окнами кремлевского кабинета Сталина сгущалась ночь. Обычно в это время суток он был уже на даче, но сегодня задержался, чтобы ответить на письмо преподавателя средней школы Мартышина.
Сталин отложил в сторону только что исписанные листки бумаги и откинулся на спинку стула. «Чем объяснить, что у великих людей чаще всего вырастают непутевые дети? — с досадой подумал он.— Если следовать законам логики, то все должно быть наоборот. Кто может объяснить эту загадочную закономерность?»
Он снова взял листки в руки и перечитал текст:
«Преподавателю т. Мартышину.
Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо.
Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу извинения.
Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (тип «скифа»!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких «руководителей», нередко нахал со слабой или — вернее — неорганизованной волей.
Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина».
Я рад, что в вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.
Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку.
К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот.
Привет!
И. Сталин».
«Кажется, получилось то, что надо,— подумал Сталин,— Правда, у этого Мартышина подкачала фамилия, бьюсь об заклад, что в школе и такие стервецы, как мой Василий, и даже пай-мальчики, не сговариваясь, дали ему кличку Мартышка, хотя сам учитель об этом умалчивает. И тем не менее это, кажется, единственный человек, который осмелился сообщить о «художествах» сыночка не какому-то простому смертному, а вождю. Такая позиция заслуживает уважения, хотя и не может вызывать благодарности. В сущности, такие правдолюбцы всегда несут в себе потенциальную опасность». И у него тут же проскользнуло воспоминание о Тимофее Евлампиевиче Граче.