Слава богу, что темно.

Я бочком протискиваюсь мимо, здороваюсь.

Мой голос он знает.

Он отвечает.

Значит, я — вне подозрений. Я такого сделать не мог. Значит, кто-то сзади.

Да и на самом деле я этого сделать никогда бы не мог, — очень уж уважал я этого преподавателя.

Я бегу наверх, Кричевер остаётся внизу.

Не знаю, нашёл ли он наглеца…

На меня такого он даже и подумать не мог — отличник, любимец…

Об этом случае я никогда и никому не рассказывал.

Даже после окончания училища.

Завершающим этапом обучения в ТБК (теоретический батальон курсантов) являются батальонные учения. К этим учениям мы готовились долго.

Были уже изучены уставы и наставления, общевойсковая тактика, оружие, проведены практические стрельбы и марш-броски, изучена разработка учения. По плану мы должны были обороняться, а соседний батальон — наступать. Их задача — овладеть объектом, который мы прикрывали, наша задача — не дать противнику овладеть тем чёртовым объектом… И всё-таки начало учений было неожиданным: в 4 часа утра — тревога. На сей раз, сорока пяти секунд не хватило: получаем патроны (пусть и холостые, но всё-таки их получить надо) и сухой паёк на двое суток.

Выскакиваем из казармы в морозную ночь, строимся, получаем последние указания, где находится объект и где противник, на лыжи — и вперёд броском на 40 километров! Как шли, рассказывать не буду. До сих пор считаю своей заслугой, что я не сошёл с дистанции, что добрался всё-таки до прикрываемого объекта.

Всё! Теперь можно упасть и отдышаться.

Не тут-то было. Поступила команда окапываться. Окапываться в чистом поле среди снежных сугробов! Окапываться от кого? Окопались. Развили систему ходов сообщения, подготовили брустверы.

Взялись за сухие пайки.

Пора бы уже противнику и нападать.

Не нападает что-то.

Ладно, подождём.

А морозец — хватает за нос, руки в рукавицах мёрзнут, ноги в кирзовых сапогах. Две портянки да резина. Бегать ещё ничего, а сидеть и ждать…

Начальство набежало, комбат майор Марусидзе пришёл.

Это он сопровождал заместителя начальника училища по строевой.

Выстроили всех и объявили: кто обморозится — прямо на гауптвахту. Теперь понимаю, что в глазах авиаторов пехотные учения — несерьёзно, мол, лётчикам не по окопам отсиживаться надо, а воевать, да видно, отстояла пехота своё в программе, да и зам по строевой настоял на учениях — нужно, чтобы знали потом, каково пехоте.

Видно, что-то не заладилось у них, возникла заминка, надо ждать. А как ждать в сапогах? Обморозится курсант — надолго выйдет из строя, на выпуске отразится, — показатели снизятся.

Вот и набежали.

Нам не говорили причины задержки нападающих: то ли их не туда отвезли, то ли они сами заблудились — короче, вместо того чтобы отвоевать за день, мы провели в снегу день, ночь, и только во второй половине следующего дня противник вдруг на нас напал. Возможно, это и был их приём, потому что бдительность наша была потеряна полностью, и подползающего противника мы обнаружили слишком поздно, почти у своих окопов.

Поднялась беспорядочная стрельба, противник успел проникнуть в наши окопы, и началась рукопашная.

Мы настолько уже устали от ожидания, настолько все замёрзли, настолько разозлились на этого пропавшего противника, что рукопашная пошла по-настоящему: в морозном безветренном воздухе далеко разносился мат, кряхтенье, вскрики, охи и тумаки.

Не знаю, кто кого победил бы, если бы на бруствере не появился сам начальник училища. Таким мы его ещё не видели. Он был взбешён. Генерал выхватил пистолет и стал стрелять вверх раз за разом, пока не высадил всей обоймы. Звонкие выстрелы ТТ отрезвили воинов.

Все остановились.

Начальник училища дал команду прекратить безобразие, объявил учение законченным и дал команду следовать в гарнизон. Мы неохотно подчинились.

Несколько дней курсанты были похожи на каких-то беспризорников: некоторых отправили в санчасть, другие ходили с синяками да шишками.

Не знаю что было организаторам этих учений, но только зама по строевой за это побоище из училища убрали.

Самое главное из этой истории: ни один из наших курсантов не обморозился! До сих пор не понимаю, как это могло быть.

На этом наши познания о жизни пехоты и ограничились. Были, конечно, ещё и караулы, и патрулирование — но это уже было не то. Настоящая пехотная служба осталась у нас недоброй памятью.

Незаметно подкралось лето. Закончено теоретическое обучение на поршневом самолёте и мы направлены для прохождения лётной практики на аэродром Азов.

Городок Азов встретил нас приветливо. Прибытие такого количества лётчиков для маленького южного городка — событие из ряда вон выходящее. Каждое наше передвижение, каждое появление «на гражданке» фиксируется в первую очередь слабым, а за ним — и, бдительно защищающим свои рубежи, сильным полом. Начальство отпускает в увольнение неохотно, а если уж отпускает, то группой не менее пяти человек. Пятый — старший.