Шрифт:
В этой церкви нельзя не узнать Троицкого собора на высоком зеленом берегу Десны, на котором стоит Трубчевск. С ним, со всей трубчевской землей Даниил Андреев чувствовал кровную связь, она, после Москвы, была его второй духовной родиной, от которой неотрывно его видение Святой Руси среди древних лесов, лугов и рек. В Трубчевском уезде, прежде относящемся к Орловской губернии, жили его, пусть не самые близкие, родственники по отцу. Украина, откуда вышел род его матери, чувствовалась уже в Новгороде — Северском, где он, видимо, бывал. Все эти древнерусские земли, помнившие Бояна и события, воспетые «Словом о полку Игореве», глубоко его волновали и вдохновляли. Здесь летом 1931 года он пережил (как до этого в 1921 году у храма Христа Спасителя и в 1928 году в церкви Покрова — в–Левшине, когда он видел Небесную Россию и Небесный Кремль) новые мистические озарения. В чащобах у неспешно кружащей в заросших берегах прозрачной Неруссы ему явились необычные видения, в которых «стройные сферы, медлительно вращаясь, плыли во всемирном хороводе»…
Это состояние, им определяемое как «раскрытие духовных очей», он пытался вызвать еще, в последующие годы, по его признанию, много раз, ночуя «на том же точно месте, в такие же ночи. Все было напрасно». В этих видениях, можно думать, ему открывались и образы Святой Руси. Об этом так или иначе говорится в поэме «Немереча» и в цикле «Зеленою поймой», в «Русские боги» не вошедших. В «Немерече» поэт молитвенно обращается к Неруссе и к судьбе:
Нерусса милая! Став на колени, Струю, как влагу причащенья, пью… Укажешь путь безумья, жажды, веры, В Небесный Кремль, к отрогам Сальватэрры, Где ангелы покров над миром ткут?Цикл «Зеленою поймой» открывается программным стихотворением «Русские октавы», в котором встают узнаваемые картины окрестностей Трубчевска и звучат заветные мысли Даниила
Андреева, определяющие его мировидение и поэтическое понимание Святой Руси:
И страстные костры язычества, И трепет свеч в моленьи клирном — Все — цепь огней в пути всемирном, Ступени к Богу, звезды вех. К преддверью тайны уведите же Вы, неисхоженные тропы, Где искони с лучом Европы Востока дальний луч скрещен, Где о вселенском граде Китеже Вещает глубь озер заросших, Где спят во вьюгах и порошах Побеги будущих времен.Любопытно, что именно это стихотворение открывало предполагаемую книгу [65] , в которую поэт первоначально включил все стихотворения и поэмы, вдохновленные трубчевскими путешествиями.
В цикле «Зеленою поймой» развертывается путь, который он прошел босым, с легким посохом и тощим заплечным мешком, ночуя под звездным небом, по брянским лесам, по берегам Десны. Этот путь вел через лесную Русь к Руси Святой, к чаемым временам. Пейзаж здесь чрезвычайно конкретен, это Брянск, Новозыбково, Мглин, Стародуб, Новгород — Северский, Чухраи, это зарастающее озеро в урочище Девичоры, куда и сейчас добраться непросто, реки Нерусса, Навля, Знобь, точно выписанные кручи над Десной. Здесь костры язычества, которые увиделись ему над темной, таинственно посверкивающей в зарослях водой Девичор и которые воспринимаются как «сказки Брянского леса». Хотя мы должны помнить, что для Даниила Андреева и сказки были внятными знаками мистической действительности. А рядом, глядя с весеннего холма, где «сквозь клены монастырские» светится белый собор, поэт видит, как «Сам демиург страны в таинственном усилии / Труждается везде…».
65
Вот заглавия ее семи частей из сохранившегося в черновиках содержания (возможно, что это ранний вариант предполагавшейся книги «Бродяга»): «Богам и соснам» (стихотворения этой части позднее вошли в циклы «Сквозь природу» и «Зеленою поймой»), «Пойма», «Гулянка» (в этой неопубликованной поэме явно угадывается место действия — Трубчевск), «Босиком», «Лесная кровь», «Немереча», «Устье жизни». В процессе работы над «Русскими богами» Андреев отказался от этого замысла.
И вот, «коснувшись плоти народной», пройдя не только по безлюдным немеречам, но и «по селам, по ярмаркам, по городам», поэт отыскивает следы Святой Руси, вернее тех, кто сквозь все времена созидал духовным подвигом и молитвой Святую Русь. Это схимники, «тайные предстатели за землю», которые «свой наивысший долг / Своею жизнью молча утверждали»:
Ушкуйник, смерд, боярин и купец Их, как владык таинственных, просили Внести за них сокровище в ларец — В незримый Кремль, в небесный Град России. За грех царей, за буйства пьяных сел, За кривду войн, за распри, за разруху, Они за нас — за всех, за вся, за все — Несли страду и горький подвиг духа. — В наш поздний век — кто смеет на Руси Измерить мощь молитвы их смиренной, Кто изъяснит, чья помощь в небеси Ее хранит над самою геенной?Вслед за схимниками поэт говорит о таком символическом образе Святой Руси, как Китеж, в который
…на дно голубое, В недоступную глушь, Сходят чудной тропою Сонмы праведных душ. Там служенья другие, У иных алтарей; Там вершит литургию Сам Исус Назарей…Как раз исхоженные Даниилом Андреевым под Трубчевском глухие леса были тем «лоном отчего бора», где ему виделся прообраз Святой Руси, к которому он обращался с задушевным призывом:
Помолитесь Христу, Завершайте Узоры По святому холсту.Но в заключительном стихотворении цикла поэт не может смиренно принять схимнический идеал Святой Руси, тех, «Кто бедным схимником в скиту… / Ценил лишь ангельский итог, / Творя Небесный Кремль — чертог, / Град / русских». В нем он говорит, что те, кто не уходил от жизни, от
«гражданских битв», кому «дух расширили века», кто видит «тысячеслойность» космоса, кому, по словам Блока, «внятно все», пойдут к «Вечному Граду» иным путем. Завершает это удивительное по своей мысли стихотворение утверждением того, что созидательный путь к Святой Руси должен быть продолжен не только молитвенным подвигом:
…Третий Рим лежит в золе, Дорог в отшельнической мгле Нет дале. Из тонких иноческих рук Наперсники свободных вьюг Свет взяли.На вопрос, каков должен быть путь «наперсников свободных вьюг», поэт попытался ответить «Розой Мира», в которой, как и в стихах, Святая Русь, или Небесная Россия, предстает русским путем к вышнему Свету. Путем, чрезвычайно важным для всех, но совсем не единственным. Хотя зримо перед ним предстает лишь этот родной путь, потому он говорит о вере в то, что «народом возводится столп небывалого храма / В Мекке грядущих эпох — в боговенчанной Москве!», и обращается к Богу: