— Всеслава, а почто мы княжее каждый год собираем? — спросила Ольга Всеславу, когда та пришла утром звать к себе сироту.

— Ну как же не собирать-то? От веку собирали. Неровён час — вороги какие налетят? А князь с дружиной и оборонит.

— И откуда они налетят? И каковы из себя вороги? Ни одного до сих пор не видала.

Старуха только рукой махнула:

— А откуда все вороги налетают, оттуда и налетят. И порядок такой. Повелось от века. И вот еще живут за лесом древляне. А они и не люди вовсе — на матерях женятся, собственных детей, сказывают, жарят и поедают. А бывает — волками оборачиваются и на охотников нападают.

— Так, может, бабка Всеслава, волки то и были? Они каждую зиму охотников режут. Так, выходит, князь волков киевских ведет Выбуты примучивать [155] , чтобы нас здешние волки не заели? — засмеялась Ольга.

— Порядок такой, — смешно жевала старуха запавшим ртом, словно мяли в нем кусок прокисшего теста, и высыпались из него шепелявые слова. — А не соберешь княжье — осерчает дружина и сожжет Выбуты. Мы, выбутские, киевского князя люди, и всё тут. Так лучше, чем ничейными-то быть. А ты не мешкала бы к нам перебираться. Защиты у тебя так ведь и нет, а девица ты стала ладная. Скажемся с Власом бабкой твоей и дедом, при нас, поди, посовестятся сироту обидеть. Да и «дым» у нас получится тогда один, а не два.

Это каждый год ее и выручало. А для Власа и Всеславы она всегда сушеной рыбы и грибов припасала и на вырученное с перевозу набирала большую корчагу меду и меру пшена. Только сушеных ягод у нее не было: по ягоды никогда не ходила с того мая, как убил Перун мать. Да и не звали ее с собой никогда выбутские девки, — теперь в веси верили: несчастье она приносит. Она и сама теперь так думала, как отец замерз.

— Приду, — сказала она Всеславе решительно. — Закончу перевоз и приду. И на переправу не пойду больше.

— Вот и ладно, — улыбнулась старуха своим единственным зубом — бурым, забытым старостью в рдящихся, нажеванных деснах. — Ну пора мне идти, собирать князево.

Старуха поднялась, держась за поясницу и преувеличенно охая и морщась от боли.

— Так ты, слышь, приходи, не мешкай. Хоть будет кому нам с Власом снег откинуть от дверей. Совсем ведь завалило. Ох, зима-то нынче какая ранняя!

Снег все шел…

В полдень как будто чуть потеплело. А у переправы на утоптанном снегу ждал ее челна путник.

Без поклажи. Иноземец. Одет в льняное, белое, словно летом. И не холодно ему. В рукавицах, а голова непокрыта. Волосы длинные, темные. Чудной путник. Но какого только народу не ходит через волоки!

На вид — легкий, а ступил в лодку, и по самые борта лодка осела.

Она аж вскрикнула.

А он улыбнулся.

— Не бойся. Не утонем. А боишься — давай-ка весло… — Говорил он хорошо на их языке, как кривич.

Она устала с утра и рада была помощи.

А он заметил ее окоченевшие руки, снял с себя рукавицы и подал ей. Рукавицы еще хранили его тепло. И продолжилась их переправа.

Тут посмотрела она на руки иноземца и увидела, что на них страшные, едва зажившие раны.

Работал он веслом хорошо, умело. Решила за перевоз с него не брать: везет-то он.

— А откуда идешь? Из Царьграда?

— Из Царьграда, — эхом ответил он.

— Скажи, иноземец, что там за люди, за нашим Лыбутским лесом?

Путник улыбнулся:

— А здесь, у вас, люди каковы?

— Да разные есть. Кто масла подарит, кто — непотребство сотворить норовит…

— Так и за лесом они, выходит, такие же.

Ольга покачала головой недоверчиво: мыслимое ли дело! А путник сказал серьезно:

— Придет время — сама все увидишь, как оно за лесом.

— Какое! У меня и обувки-то на дорогу нет.

— Сама увидишь, — повторил он и улыбнулся. Только тут заметила, что губы у него посинели от холода.

— На Плесковщине-то, поди, у нас зимой не бывал раньше? У нас зимы лютые.

— Не бывал.

— А у вас зимы каковы?

Он задумался.

— У нас зимы иные… Ветер да песок, песок да ветер!

Подумала: «Разве ж бывает так, чтоб зима — и без снега?

Темно как, ночами-то, поди!» Но решила поверить: ведь за волоками, за Лыбутским лесом может быть что угодно, да и люди там вовсе не такие, как у них, — там и диких древлян веси, и еще сказывали ведь, что и с песьими головами люди за лесом есть.

— А лодочник ты добрый, — сказала она.

— На родине моей озеро есть. С рыбаками, случалось, ходил.

И она в ответ отчего-то разговорилась, разболталась, хотя обычно за ней разговорчивости не водилось, да все болтала о пустяках: про рыбаков выбутских, про то, какая рыба у них в реке ловится. Надоела, поди. А он слушал, кивал и все улыбался.