– Идем, – скомандовал он зычно, словно и не было этого минутного погружения в глубины самого себя, передвинул автомат и, на ходу снимая предохранитель, зашагал в северо-западном направлении. Двигался он мягко, уверенно выбирая наиболее удобный путь, и вскоре находившемуся за его спиной Джабраилу стало ясно: ведший их человек знает эти места как свои пять пальцев. Впрочем, на левой руке у него их оставалось только четыре – причину отсутствия одного пальца Хаджиев не скрывал, хотя и гордиться было нечем – не война, не пуля врага или осколок снаряда отрубил мизинец и покалечил безымянный палец, а обычная циркулярная пила. Давно это было. Еще в прошлой, мирной жизни. Но имелись у помощника эмира на теле и другие шрамы, их было много, но не выставлял свои раны напоказ Магомед Хаджиев, не красовался заслугами. Джабраил сам слышал, как тот однажды сказал: «Хороший человек такой, какой он есть сейчас. Для хорошего человека только здесь и сейчас имеет значение. Хорошее прошлое принадлежит прошлому, хорошее настоящее – настоящему, плохое прошлое и тем более плохое настоящее всегда будут тащить в бездну». Сказано это было давно, но слова запомнились, не затерялись в памяти.

Непонятно, спешил ли Хаджиев или был полностью уверен в безопасности маршрута, но шли быстро, так, как только позволяла местность. Шли вплоть до полных сумерек, и лишь во тьме остановились в густых зарослях орешника. Разбившись на четыре группы, обустроили лагерь. На вопрос Газиева: «Какое будем выставлять охранение?» – Магомед махнул рукой – «Ни к чему» – и повернулся вокруг, показывая окружающие заросли. Его мысль оказалась проста: ночью никто не пойдет, а пойдет – шум будет таким, что разбудит всех. Газиев вздохнул, но спорить не стал. По большей части помощник эмира был прав, прошедший день был длинным, людям следовало отдохнуть. «Пусть спят», – подумал Солта, выбирая себе подходящее для ночевки место. Русские по ночам ходят редко, если и пойдут, лес не даст застать спящих врасплох, подскажет треском сучьев, зашумит встающей на пути листвой. Аллах милостив к идущим по пути истинной веры… – С этими мыслями он и уснул.

Джабраил лежал, открыв глаза и вглядываясь в окружающую темноту в попытках разглядеть за сплетениями листвы ночное небо. Иногда ему это удавалось, и в вышине ослепительно вспыхивала звездочка, но почти тут же игравший в ветвях ветерок всколыхивал ветви, и далекое чужое светило исчезало за непрозрачным занавесом лиственного покрова. Вокруг все спали. В наступившей тишине слышалось то приглушенное бормотание, то чей-то обеспокоенный вздох. Изредка доносился храп. Уставшие за день люди пользовались возможностью отдохнуть. Джафаров устал не меньше других, но он не спешил спать, долгое бодрствование давно вошло в привычку, четыре-пять часов в сутки сна, один раз поесть и многие версты с тяжелым грузом за спиной. Война приучила к нелегкой жизни. Отучила жаловаться. Приучила ко многому. Сделала суровым, жестким, даже жестоким. Война, война всему виной, а как же он без войны? Как бы он жил, если бы не она? Пахал, сеял? Стоял у станка? Война – дело мужчины! Единственное достойное его дело. И не важно, какая цель. Не важно, за что и с кем ты. Выжить и победить – вот главное. Победитель достоин всего! Побеждает сильный. Тот, кто побеждает, продолжает род. Слабые вымирают. Так было всегда. Так будет. Если ты слабый – стань сильным. Если не можешь быть сильным сам – встань рядом с сильными, под их руку, под их покровительство, стань победителем. Иначе грош тебе цена как мужчине. Победишь ты, и твои потомки вспомнят тебя, проиграешь, уйдешь в забвение – тебя будет некому вспоминать, некому помнить.

Джабраил выбрал правильный путь, он встал рядом с сильными, он станет победителем, его род будет продолжаться, и его имя будут чтить и помнить всегда.

С этими мыслями Джафаров и погрузился в сон, а проснулся, когда лагерь едва-едва начал пробуждаться. Он встал, размял ноги, с хрустом потянулся. С удовольствием вдыхая утренний воздух, оглядел наполняющийся шумами лагерь – отдохнувшие за ночь моджахеды просыпались, чтобы вскоре отправиться в неблизкий путь.

– Солта! – Магомед Хаджиев едва ли не первый выбрался из спальника и вот теперь, вернувшись из глубины кустов, подошел к сидевшему у толстого ствола бука Газиеву. – Скажи своим людям, чтобы поторопились, идти нам еще долго. Надо спешить.

– Да, сделаю, брат, сделаю так, как ты сказал! – заверил главарь банды. И тут же, оглядевшись по сторонам, окликнул первого оказавшегося на виду моджахеда: – Измаил, скажи всем: время бежит, часы на моей руке пятнадцать минут времени отмеряют. В готовности стоим, выдвигаемся. Путь неблизкий. Ступай!

– Бегу, командир! – Измаил откинул автомат за спину и растворился в листве кустарников.

– Куда пойдем, найдя ракету? – поинтересовался Солта, на этот вопрос Магомед ответил весьма уклончиво:

– Я поведу. – И больше не сказав ни слова, направился собирать в рюкзак вынутые на ночь вещи.

Хаджиев говорил правду, путь оказался неблизкий, да и шли они на этот раз нарочито медленно. Магомед заглядывал едва ли не под каждый кустик, иногда останавливался и, прежде чем идти дальше, подолгу всматривался, вслушивался, даже, казалось, принюхивался к окружающему пространству. Наблюдавший за ним Солта знал, что тот уже двое суток ничего не ест, только пьет воду, обостряя голодом и без того высокую чувствительность своих органов чувств. Сам Солта никогда так не делал, полагаясь больше на удачу и знание местности. Последние несколько сот метров, что оставалось пройти до места падения «Точки У», отряд едва плелся. Когда же оставалось совсем чуть-чуть, Хаджиев и вовсе остановил цепь моджахедов и в одиночестве ушел вперед. Вернулся он хмурый, сосредоточенный и, ничего не объясняя, потянул за собой остальных. Стрелки на его командирских часах показывали пять минут третьего, и в глаза бросилась цифра в небольшом окошечке – двадцать три. Двадцать третье июля 2008 года…

БР – боевое распоряжение на три группы первой роты …кого отряда специального назначения пришло одновременно. Вышестоящее командование, упреждая противника, решило провести засадно-поисковые действия в районах нанесения ракетных ударов. Таких мест оказалось всего ничего. Ракеты комплекса «Точка» применялись нечасто. В целях же сохранения режима секретности разведчикам были даны только координаты мест будущих засад, без объяснения конкретных причин…

– Задача поставлена предельно ясно: выйти по заданным координатам и организовать засаду. – Заместитель командира отряда по боевой подготовке майор Рощин, временно исполняющий обязанности командира отряда (комбат уехал на какое-то совещание в Ханкалу), собрал в палатке Центра боевого управления уходивших на боевое задание группников.

– Пятеро суток сидеть на попе ровно? – позволил себе реплику присутствующий здесь же командир первой роты майор Кузнецов. Рощин покосился в его сторону, но ничего не сказал.

– В случае обнаружения противника, – продолжил он свой инструктаж, – уничтожать его всеми доступными средствами. По возможности используя приданную артиллерию.

– Товарищ майор, – поднялся со своего места старший лейтенант Есин, – у меня тут вопрос образовался…

– Если по поводу совместной работы, – насторожившись, Рощин решил перехватить инициативу, задаваемых вопросов он не любил, – то сразу довожу: районы разведки групп не пересекаются. Узнаю, что сошлись в одну точку, – загноблю.

– Да я не о том, товарищ майор! – Есин, возможно, уже пожалел, что встал, и теперь переминался с ноги на ногу. – У нас тут вопрос возник…

– Задавай, – подбодрил старлея Рощин, не почувствовав никакого подвоха.

– Мы тут обсуждали…

– С Димариком, что ли? – уточнил замкомбата, и по тому, как замялся Есин, понял, что угадал.

– Не важно, – не стал до конца раскрываться командир третьей группы. – Собственно, у нас не вопрос, а типа того, просьба… Не могли бы отдать приказ уничтожать в лесу всех, кто будет с оружием в руках?!

– Не понял? – Майор Рощин выглядел удивленным, хотя на самом деле прекрасно понял подоплеку этой самой так называемой просьбы.

– Товарищ майор, как в лесу отличить охотника с «Сайгой» от боевика с «калашом»? Я что, должен сначала ему кричать «назовись», а потом стрелять? Я встречу «человека с ружьем» лоб в лоб, и что? Охотничий билет спрашивать буду?

– Знаешь что, Есин, не мути! – Рощин, прекрасно понимая все последствия отдания такого приказа, начал сердиться. Те, кто наверху их сочиняет, не дураки. Сказано – противника, значит, противника, а уж кто в лесу противник, а кто черемшу собирал, сами группники пусть решают, грохнут охотника, им и отвечать. Переиначивать вышестоящие приказы и брать на себя лишнюю ответственность Рощин не собирался, а потому еще больше посуровел и, слегка повысив голос, выдал: – В приказе написано уничтожать противника, вот и уничтожай! – И, заметив, что у старлея готова вырваться новая протестующая фраза, проговорил: – Садись, Есин, не мели чепухи!

Группники зароптали, но как-то вяло, неуверенно и быстро сникли. И сам Есин, повинуясь приказу, сел и до конца инструктажа не произнес больше ни слова. Злился на замкомбата, злился на себя, злился, чего скрывать, и на подначившего на этот вопрос Маркитанова. Это именно он неоднократно поднимал вопрос, на который у старшего лейтенанта не было ответа. Сейчас Есин мучительно раздумывал, как поступить: оставить все, как есть, не вдаваясь в юридические тонкости поступающих от вышестоящего командования приказов, или взять всю полноту ответственности на себя, тем самым, может быть, спасая жизнь своих бойцов и самого себя? В своих раздумьях он пропустил момент, когда была подана команда: «Товарищи офицеры!» – и очнулся, лишь когда остальные начали подниматься со своих мест.

Совещание закончилось. Группники потянулись к выходу. Есин был мрачен и зол. Едва выйдя из палатки и ступив на плац, он мысленно выматерился и принял решение.

Сборы на боевое задание протекали вполне планово. Получив пайки, разведчики дербанили их с тыльной стороны палаток. От зелени разложенного на земле пластика рябило в глазах. Подошедший к бойцам прапорщик Маркитанов окинул взглядом стоявшие рюкзаки и, сделав пару шагов, наклонился над одним из них. Рука юркнула в боковой карман и тут же вынырнула обратно, а в пальцах прапорщика оказались зажаты две сигаретные пачки.

– Федотов! – обратился он к приунывшему хозяину рюкзака. – Какого черта? Ты что, травы борзянки объелся? Группник же сказал: «Сигарет не брать! На задании не курить!»

– Да мы без палева, Вениаминович. – Разведчик протянул руку, чтобы забрать отобранные прапорщиком сигареты.

– Совсем страх потерял? Что значит без палева? – взъярился Маркитанов. – Я тебе покурю на БЗ, я тебе покурю! Жить надоело? Надоело самому – пацанам пожить дай!

Отобранные сигареты полетели в лужу под умывальником.

– Если у кого увижу… – Взгляд бешено вращающихся глаз обежал курильщиков и остановился на некурящем Смагине. – Занимайтесь! – Махнул рукой и, подхватив предназначенные себе пайки, скрылся за дверью палатки. Оказавшись в помещении, Маркитанов какое-то мгновение привыкал к скудному освещению, затем швырнул пайки на кровать и плюхнулся на нее сам. Пружины жалобно скрипнули. Посидев пару минут, Димарик нагнулся и вытащил из-под кровати картонную коробку из-под пайков, раскрыл ее и сунул туда один из только что принесенных. Затем вернул коробку обратно и принялся за раздел оставшихся. Яблочное повидло он в последнее время оставлял тут же, в тумбочке, из банок с сельдью одну обязательно заныкивал в старую, с незапамятных времен висевшую на стене разгрузку – для Ништяка – отрядного кота. Услышав звук раздираемых пайков, тот обычно не заставлял себя ждать. Но на этот раз почему-то медлил. Одна из банок с сосисочным фаршем шла туда же. Часть галет Маркитанов ссыпал все в ту же тумбочку.

Периодически усилиями забредавшего сюда ротного тумбочка, процессом выброса, освобождалась от своих запасов, а Маркитанов начинал накапливать новый. Тушенку прапорщик забирал всю. То же самое он проделывал с кашами и печеночными паштетами. Еще Дмитрий в обязательном порядке брал с собой лапшу «Роллтон», две-три пачки. Он где-то вычитал о высокой калорийности этого продукта и теперь стал ярым ее приверженцем. Хотя, говоря по совести, иллюзий относительно «роллтоновской» полезности он не питал – считая лапшу быстрого приготовления хоть и удобным в транспортировке, но все же вредным для организма продуктом. Имеющийся в пайках изюм Димарик съедал сразу. Так сказать, запасая витамины впрок.

Вот и сегодня свои привычки он менять тоже не стал – изюм оказался съеден быстро и безжалостно. Запив еду холодным, с утра стоявшим на столе чаем, Дмитрий продолжил сборы. Теперь, когда все оказалось разложено на кровати, дело пошло быстрее. Банки с паштетом и галеты, завернутые в пакет, упали в один карман рюкзака, тушенка и каши, так же тщательно спеленатые, улеглись в другом, пакетики «Роллтона» поместились в третьем, перемежаясь ими, туда же плюхнулись банки с сельдью. О том, куда и что положить, прапорщик не задумывался – летом на один кубический сантиметр объема вещей приходилось гораздо меньше, чем зимой, и он мог позволить себе вольное расточительство «жизненного» пространства. Через десяток минут с укладкой продуктов питания было покончено. Наступило время проверки прочего снаряжения. Подшить, подлатать, подтянуть, подправить – этим Дмитрий занимался с гораздо большим усердием. В итоге на все про все у него ушло два часа, после чего Маркитанов опустил рюкзак на пол, уложил на него разгрузку и с чувством выполненного долга завалился спать.

Разбудили его за двадцать минут до строевого смотра…

– Димарик! – Рев ротного, наверное, разлетелся по всей Чечне. – Надо готовить группу, а ты спишь!

– Сплю, – с невинным видом согласился Димарик.

– Что?!! – захлебнулся от гнева ротный. – Снимать надо тебя с должности, снимать! Вот вернетесь с БЗ, пойду к комбату! – пригрозил командир роты.

– Группа готова, – ни секунды не сомневаясь, что так оно и есть, отрапортовал прапорщик и, зевнув, потянулся к стоявшему на полу берцу.

– Я проверю, не сомневайся! – пригрозил Кузнецов. – Я ее наизнанку выверну!

– Так готова же, – Маркитанов пожал плечами. Судя по его виду, угроза не возымела никакого действия.

– Доиграешься ты у меня! – Ротный покачал головой и, безнадежно махнув рукой, двинулся к выходу. У самой двери он остановился, негромко бросил: – Без фанатизма, – после чего двинулся дальше.

– Как всегда, – донеслось из-за спины, но ротного это не сильно обнадежило.

А прапорщик Маркитанов встал, протер глаза, вытащил из тумбочки зубные – пасту с щеткой и двинулся к расположенному с тыльной стороны палатки умывальнику. Дмитрий не спешил, по его расчетам, до начала строевого смотра у него оставалась еще уйма времени. И как показало будущее, оказался прав – управился он со всеми делами как раз вовремя…