Думается, Новгородская первая летопись не может быть надежным источником для суждения о том, были или не были включены тексты русско-византийских договоров в летопись уже на этапе составления свода 996 г. Она не является его копией, в лучшем случае заимствованием из него некоторых сведений. Скорее всего, это оригинальное историческое произведение новгородских летописцев. А. А. Шахматов полагал, что реконструированный им свод 1050 г. является соединением местной летописи с текстом Древнейшего киевского свода. До времени Ярослава новгородский летописец якобы передал киевскую летопись полностью, лишь слегка дополнив ее новгородскими известиями, а затем он почти совсем забросил свой киевский источник. [47]

Кроме авторского ощущения, что, наверное, это произошло от того, что Новгородская летопись не содержала обильных данных для древнейшего времени, других аргументов у А. А. Шахматова не оказалось.

Его же утверждение, что составитель Новгородского свода 1050 г. «действовал не как компилятор, а как исследователь исторических данных и собиратель народных преданий», вообще лишает оснований вывод об адекватном отражении Древнейшего киевского свода в новгородском летописании.

Видимо, действительно причина «забывчивости» новгородских летописцев по отношению к некоторым важнейшим событиям ранней киевской истории кроется в их «творческом» восприятии фактов. В XII–XIII вв. они безусловно знали «Повесть временных лет», но тексты русско-византийских договоров в Новгородской первой летописи так и не появились.

После всего сказанного мысль о том, что эти договоры были отражены уже в Киевском своде 996 г., не кажется слишком еретической. Более подходящего времени для этого во всей древнерусской истории не найти. Русь только недавно стала христианской страной и вошла в византийское содружество народов. В связи с этим, несомненно, появилась необходимость осмыслить и как бы обобщить исторические события, приведшие молодое восточнославянское государство к такому впечатляющему финалу. Страной, от которой Русь получила новую веру, была Византия и, наверное, в конце X в. русское общественное мнение не имело более важной темы для обсуждения, чем русско-византийские отношения.

Летописный свод составлялся под присмотром Владимира Святославича, и, видимо, он предоставил в распоряжение летописца княжеский архив. Предположить, что это случилось именно теперь, когда летопись пишется чуть ли не на великокняжеском дворе, значительно больше оснований, чем утверждать, что тексты русско-византийских договоров были предоставлены в конце XI — нач. XII в. скромному монаху Печерского монастыря Нестору. Для этого в это время не было тех идеологических побудительных мотивов, какие имелись в конце X в.

И, наконец, еще один аргумент. В Киеве после принятия христианства оказалась значительная греческая община. Это прежде всего византийская принцесса Анна, ее многочисленное окружение, митрополит и его клир, корсунские попы, среди которых и Анастас Корсунянин, будущий настоятель Десятинной церкви. Столь мощный приток на Русь греческих интеллектуалов, безусловно, не мог не оказать влияния на создание исторического труда, в котором тема русско-византийских отношений должна быть представлена во всей возможной полноте.

Видимо, прав Б. А. Рыбаков, утверждавший, что в первом летописном своде уже были сказания о христианстве, повесть о крещении Ольги, «Речь философа», сказание о крещении Руси. [48] Без участия в их создании греческих церковных грамотеев, конечно же, не обошлось.

Пытаясь определить имя автора Киевского летописного свода конца X в., Б. А. Рыбаков высказал интересное предположение, что в его создании могли участвовать два самых близких митрополиту лица — настоятель столичного кафедрального собора и белгородский епископ Никита, бывший викарием митрополита. [49]

Участие последнего в раннем киевском летописании как будто выдают записи 991–997 гг. Белгород неоднократно упоминается на страницах летописи при описании событий рубежа X–XI вв. Под 991 г. в «Повести временных лет» сообщается о закладке города Белгорода, а также об особом к нему отношении Владимира: «Бе бо любя град сь». Летописная статья 992 г. Никоновской летописи содержит известие о поставлении в Белгород епископа Никиты. В 996 г. в этом киевском пригороде Владимиром была построена церковь Преображения Христова.

Б. А. Рыбаков полагает, что Белгород, находившийся на краю земли древлян, мог выполнять функции ее административно-церковного центра и быть не только резиденцией Святослава Владимировича, князя древлянского, но и одним из центров раннего летописания. В пользу этого как будто свидетельствуют те статьи летописного свода 996 г., в которых рассказывается о драматических взаимоотношениях Киева с древлянами. Они имеют достаточно выраженную продревлянскую тенденцию.

Высказанное предположение не имеет надежной аргументации, хотя и оспорить его также трудно. При белгородской епископской кафедре могли вестись в 992–996 гг. отдельные хроникальные записи, автор которых, не исключено, питал какие-то симпатии к древлянам. И все же, думается, продревлянской тенденцией летописный свод 996 г. обязан не епископу Никите или его неизвестному хронисту. При желании эта тенденция могла быть легко устранена сводчиком летописи в 996 г., но кто-то позаботился, чтобы этого не случилось. Вряд ли это был и Анастас Корсунянин. Личного интереса в этом у него не было, а в тонкостях сложных междукняжеских и межплеменных отношений на Руси X в., учитывая его греческое происхождение, он, наверное, не слишком ориентировался.