Мне в качестве пепельницы предложили блюдце, взгляд скользнул по серому пейзажу за окном ее квартирки.

— Потом, начали говорить, что я вру… У нее мои родинки, мой голос… Меня пытались изнасиловать… Снять на камеру, взять интервью… Но я не она! Не она! Чем дальше, тем хуже… Потом, она начала давать концерты. И от меня отстали. Я переезжаю часто… Я не думала, что меня найдут. — взгляд встретился с моим. — Вы хотите взять интервью?

— Весь разговор и так записывается. — окурок раздавило в белый фарфор. — Вы пели в школе? Сейчас?

Она замялась и глотнула чаю.

— Пела иногда… Но в десятом классе перестала, сорвала голос.

— Вот как. Расскажите об этом подробнее. Что пели, как сорвали голос, какой была Ваша жизнь.

Затлела новая сигарета.

'Я наплевала… Я не хотела такой быть… Я хотела немного признания… Хотела петь…'

Новый город, но такие же серые дома.

— Нет! Я не буду больше петь! Застрелите меня! Оставьте! Я ненавижу Джессику! — истеричный мужской голос среагировал, едва скрипнула взломанная дверь.

— А Дашу? — плечом привалился к косяку двери в комнату.

Запах покруче, чем в иной подворотне, во главе хлама музыкальная установка и комп. Небритое с нового года существо сливается с обстановкой, только лихорадочно блестят белки глаз.

— Даша… Мой ангелок… Я подарил ей ее мечту, знаете? Она всегда хотела петь, но… — он жмет собственную майку.

— Она не хотела петь. Она хотела стать учительницей.

— Нет. — мотает головой — Она должна была петь. Я смотрел на нее и видел… Как она становится звездой. Со мной, понимаете?.. Я и она…

— Но она была не согласна. — пальцы потянулись за сигаретой, но возникла мысль, что тут все от одного пепла вспыхнет.

— Да… Да! Мне ничего не оставалось, кроме как помочь ей! Переделать ее записи со школьных концертов и пустить в сеть! А потом я просто вывел в компьютере ее голос, для себя… Она не была со мной… Я стал ею…

Выдохнул, взгляд скользнул по плакатам Джессики на стенах, по присоскам с проводками, считывающими движения, каким-то пультам.

— …А потом я понял, чем стал… Я сделал своего ангела шлюхой… Я стала продажной певичкой… Я… Я не хочу больше этого.

Тут я отметил в хламе шприцы. Еще и смещающие личность колол… Не заметил, как пальцы начали яростно тереть лоб. Взгляд скользнул по детищу техники, настоящей Джессике. Не такая красивая, как предыдущие боты, но…

Рукоять пистолета легла в ладонь под панический вскрик больного.

…

' — Знаете, я только устроюсь в новой школе, как меня опять находят. Я слышала последние новости об исчезновении этой Джессики, господи, ну пусть уже это закончится. Представляете, прямо посреди урока заходят и в лоб и спрашивают. И потом месяц дети только об этом и думают!

— А Вы что преподаете?

— Физику. Всегда ее любила… Хочу преподавать в ВУЗе, но пока плотно заняться нет возможности.

— Из-за Джессики?

— Я могу жить только в некрупных городах… Муж говорит, скоро тему ухода этой Джессики обмусолят и станет легче… Может, хотите попробовать мой сырный пирог?'

— Грег! — заорал в трубку хрипловатый голос. — Там вообще не ловит или ты опять в наушниках?

Перевел взгляд в окно поезда. Унылые города сменяются такими же, только украшенными новогодним неоном.

— Я слушаю Вас. Простите.

— Я жду новость о Джессике! Это должна быть бомба! Что ты нашел?

— Как я и говорил. Все Джессики — шлюхи с пластикой или боты. Настоящей не существует.

Темным комнатам с их едва колышущимися шторами.

Розовый шум океана вскрывает сознание. Его шипение эхом разливается в небольшой пещере, улыбающейся бесконечной глади тусклым костром — суррогатом тепла, которым я спасаюсь от бриза.

Когда лунная облатка повисает над островом, становится не так холодно, и я замираю в ожидании помех, издаваемых радиоприемником вот уже неделю. Я засыпаю огонь песком и, словно мальчишка, которому не терпится залезть под елку, отдаю каждый фотон своего внимания Чарли. Он привычно начинает:

— Эй, приятель…

Хриплый голос уставшего от жизни старика, прошитый тысячами трагедий, которые с ним не случались. Чарли говорит очень медленно, спокойно. Он никогда не останавливается, чтобы соткать новую мысль из неизвестного опыта. Изредка откашливаясь, Чарли просит прощения, с трудом делает глубокий шершавый вдох и продолжает.