Правда, в отличие от Кулика, Ворошилова не разжаловали. Старому кремлевскому лису повезет: после смерти Сталина он займет пост главы государства. Ворошилов был гибче, изворотливее Кулика, порядком поднаторел Климент Ефремович и в непростом искусстве плести дворцовые интриги, что помогало ему мастерски выкручиваться из довольно-таки пикантных ситуаций в хрущевскую эпоху. Взять хотя бы антибериевский заговор. Первая фраза, которую услышал Микоян, когда пришел к Ворошилову прощупывать его позицию в отношении Берии, потрясла даже хитроумного Анастаса Ивановича: «Ах, какой замечательный человек у нас Лаврентий Павлович!». А вдруг Микоян пришел к нему с провокационной целью?

Кулик такими уникальными способностями не обладал. Что думал, то и говорил. Рубил сплеча. И стал старый пушкарь жертвой своей же собственной неосмотрительности. Не подозревал, что близкие люди способны донести о его дерзких высказываниях.

Не оказался на высоте положения в годы Отечественной войны и другой приятель Кулика — маршал

Буденный. Сталин смещал Семена Михайловича неоднократно. Когда в результате неумелых действий советского командования немецкая группа армий «Центр» в начале октября 1941 года сумела, прорвав оборону, окружить значительную часть войск Западного (командующий генерал Конев) и Резервного (командующий маршал Буденный) фронтов, Сталин послал Жукова выправлять катастрофическое положение. Показав на карте, как вспоминает Жуков, Сталин с горечью бросил:

— Смотрите, что Конев нам преподнес. Немцы через три-четыре дня могут подойти к Москве. Хуже всего, что ни Конев, ни Буденный не знают, где их войска и что делает противник.

Бездарно руководил Буденный и Керченской операцией в мае 1942 года, будучи главкомом войсками Северо-Кавказского направления. Крымский фронт потерпел крупное, катастрофическое по масштабам поражение. Обладая значительным превосходством в силах, потерял более 175 тысяч убитыми, огромное количество танков и самолетов. Читая донесение, Сталин с гневом произнес: «Недоноски! Так провалить успешную операцию!».

Не помогли в этой войне Буденному и его старые легенды, привязанность к коннице. В «красном всаднике» крепко гнездилось анахроническое мышление. Понимая, что успеха на оперативно-стратегическом просторе ему уже не добиться, он обратил свой взор к любимой кавалерии. Сталин вроде поверил в большие возможности легких кавалерийских дивизий, которые, по заверениям Буденного, смогут парализовать тылы немецких войск. Шапошников, правда, засомневался: кавалерия без авиационного прикрытия бессильна, стало быть, потребуются дополнительные самолеты. К тому же кавдивизии громоздки. Но Сталин сказал Шапошникову: пуская старый рубака играет во что угодно, лишь бы не лез в серьезные дела, которые непременно. завалит. И приказом Ставки в январе 1943 года Буденного назначили командующим кавалерией Красной Армии.

Мудрый Шапошников как в воду глядел. Легкие кавалерийские дивизии трехтысячного состава, создаваемые по настоянию Буденного, а их было сформировано ни много ни мало около 100, предпринимали попытки рейдов по тылам фашистских войск. Некоторым кавдивизиям сопутствовала удача. Однако былинные времена, родившие легенды о красных конниках, прошли. Эта война была войной моторов, и кавалерия оказалась способной выполнять лишь второстепенные, вспомогательные задачи. Но Буденный упрямо гнул свою линию — даже после того, как «летучие кавдивизии», не имевшие надежных средств ПВО и не обладавшие достаточной ударной мощью, понесли громадные потери. Он всячески сопротивлялся сокращению кавалерийских соединений. К концу войны их оставалось 26. Было в них что-то от петровских потешных полков — в угоду одному человеку, которого не хотели обидеть, оставив без любимых игрушек.

Итак, три маршала, выдвинутые и взращенные Сталиным, оказались неспособными руководить войсками, не выиграли ни одного сражения. Почему же он тогда сделал на них ставку, приблизив к себе?

Советская история до сих пор полна загадок и тайн. Менее всего исследована та неизвестная, тщательно замалчиваемая сторона взаимоотношений главных действующих лиц, которой определялись привязанности, симпатии и антипатии, сыгравшие немалую роль в расстановке политических сил. О зародившейся на гражданской войне неприязни между Сталиным и Троцким, постепенно переросшей в открытую вражду, сказано много. Но пишут об этом в основном с точки зрения общеполитической борьбы, совершенно не касаясь ее наиболее важной, решающей части — борьбы за армию. Ибо даже самый талантливый политик, не пользующийся поддержкой-военной среды, обречен на поражение.

Троцкий, несомненно, находился в более преимущественном положении по сравнению со Сталиным.

Сама должность — наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета республики — наделяла Льва Давидовича огромной, почти неограниченной властью. Под его началом была вся армия, он назначал и смещал командиров, сотни тысяч одетых в военную форму людей готовы были выполнить любой его приказ.

Сталин же был всего-навсего наркомом по делам национальностей, аппарат которого состоял из дюжины людей. Реальной власти у него не было. Даже в качестве представителя ЦК и лично Ленина Сталин обладал властью, ограниченной рамками определенных фронтов и тем коротким отрезком времени, в течение которого действовали его особые полномочия. Укрепиться, пустить глубоко корни, собрать вокруг себя многослойный круг преданных людей практически было некогда.

Но он понимал: без опоры на верных лично ему военных ни о какой собственной политической игре не может быть и речи. Троцкий силен, потому что у него — армия, его ставленники на всех ключевых командных постах. И Сталин начал внимательно присматриваться к авторитетным солдатским вожакам из тех, кто попроще, кто из рабочей и крестьянской массы, кого не приближают к себе многочисленные сторонники Троцкого. Надо сказать, что расчет был правильным. Революция выдвинула немало самородков, большинство из них, разумеется, не блистало ученостью и благородством манер. Но ведь и крестьяне чувствовать умеют! Многие вчерашние унтеры и фельдфебели, получив под свое начало полки и бригады, а то и дивизии, затаили обиду на образованных ставленников Троцкого, которые не принимали их в свой круг, держались надменно-снисходительно.