Ника оказался молчаливым парнем лет двадцати пяти. Он уже все подготовил – инструменты, весы, халат, перчатки, спирт.

– На диктофон запишем или текстом?

– И то, и другое. Быстро печатаешь?

– Надеюсь, сердиться не будете.

Сергей и его жена лежали рядом, каждый на своем столе. Увидев их, Мышкин ужаснулся. Ему всякое пришлось повидать, особенно, в начале своей работы. Он часто дежурил в больнице имени 25-го Октября, которую в народе называли «Пьяная травма». Сотни искалеченных мертвецов прошли перед ним. С оторванными руками, ногами, с оторванными головами, иногда в морг спускали на носилках бесформенные лепешки в оболочке из человеческой кожи – этих извлекали из-под поездов, самосвалов, туристских автобусов и даже из-под паровых катков. Но то были объекты . Теперь перед ним лежали друг и его жена – единственная дочь человека, которого Мышкин уважал больше многих остальных своих коллег.

Он подошел к столу, на котором лежало мраморное тело молодой женщины. Судя фигуре, она была красивой. Точнее не сказать, потому что погибшая была без головы. У ее ног лежала бесформенная кровавая куча из грязи и черной запекшейся крови. По единственному оставшемуся чистым белокурому локону можно было понять, что это была ее голова.

Тут Мышкин отметил, что у Елены чуть заметно, конусом выдается вверх живот. Рукой в резиновой перчатке он ощупал ее. Неужели беременна?

Сергей, действительно, перерезан пополам, и в гигантском разрезе виднелись раздавленное сердце, разорванные бронхи, розовые клочья легких, темно-коричневая бесформенная лепешка печени.

– Хорошо, что Иван Антонович не видел, – произнес Мышкин.

– Хорошо, – отозвался Ника. – Я бы такое на его месте не пережил.

Он подал Мышкину большой секционный нож.

– Будете начинать, Дмитрий Евграфович?

– Да… Хотя нет! Стоп!

Он резко обернулся к ассистенту.

– Увеличительное стекло! – приказал он.

– Какое?

– Любое! – гаркнул Мышкин. – Чем сильнее, тем лучше. Немедленно!

– Минуту, – пообещал Ника и двинулся к выходу.

Его остановил у двери голос Мышкина:

– Стой! Ты куришь, Ника?

– Вообще-то, не очень много…

– Мне на твое здоровье наплевать! Зажигалка есть?

– Есть.

– С фонариком?

– С фонариком.

– Отлично! Давай сюда! – приказал Мышкин. – И тащи лупу!

Крошечный светодиодный фонарик давал настолько мощный свет, что увеличительное стекло Мышкину уже не было нужно. На яремной вене Ладочникова Мышкин без труда разглядел уже знакомую крошечную черную дырочку.

Он направил ослепительный бело-синий луч под ключицу Елены. Точно такой же прокол и у нее, и тоже на яремной.

Ника принес лупу.

– Не понадобилась, – отмахнулся Мышкин. – Начинаем. Вот, держи свое кресало, садись за компьютер и включай диктофон.

– Пусть зажигалка у вас останется, – сказал Ника. – У меня таких две. Очень удобная штука, сильный фонарь, на пару секунд человека даже ослепить можно.

Они управились за четыре с половиной часа.

Оба погибших были практически здоровы. Только у Сергея Мышкин обнаружил признаки атеросклероза коронарных сосудов в начальной стадии и следы зарубцевавшейся язвы желудка. Елена, как и предположил Мышкин, была беременна на третьем или четвертом месяце.

Принесли ответы из лаборатории. Мышкин прочел результат биохимического анализа тканевых клеток, побледнел и медленно опустился на стул.

– Что-то особое? – поинтересовался Ника.

– Очень особое, – хрипло ответил Мышкин. – Тебе пока рано знать.

Из морга Мышкин позвонил по местному. Снова трубку сняла Вия.

– Вас беспокоит… – начал он.

– Я вас узнала, Дмитрий Евграфович, – приветливо и даже ласково ответила Вия. – Мы очень вас ждем и переживаем. Иван Антонович распорядился соединить с вами немедленно.

– Вот и соединяйте, – устало сказал Мышкин.

Дмитрий Евграфович не успел и слова сказать: Карташихин вырвал у него из рук заключение.

– Помолчи! – приказал он.

Когда он дошел до результатов вскрытия невестки, остановился и замер с закрытыми глазами.

– Беременна… Внук… И это поставим в счет!

Последние страницы он перечитал несколько раз.

– Вот теперь, – сказал он зловеще, – теперь можно и в прокуратуру. Но лучше к Господу Богу, который поможет мне нужными людьми, хорошо умеющими обращаться с оружием.

Теперь Мышкин видел перед собой не убитого горем старика. Перед ним был совсем другой Карташихин – собранный, целеустремленный и безжалостный. Дмитрий Евграфович вспомнил, что Карташихин вдовец, семьи у него теперь нет. Значит, и терять нечего. Жизнь его только что обрела новый и страшный смысл.

– Был такой испанский драматург Лопе де Вега, – начал Мышкин. – Пятьсот лет назад…

– Знаю, – бросил Карташихин. – Не ты один грамотный. «Фуэнте овехуна» [40] .

– Где-то у него мне попалась фраза: «Месть – такое блюдо, которое надо есть холодным».

– Я холодное не люблю, – отрезал Карташихин. – И нет у меня времени ждать, пока остынет. Они тоже ждать не будут.

– Вам виднее.

– Да, виднее. Значит, так: тебя здесь не было! Ты никого не вскрывал. Эпикриз подпишет мой заместитель.

– У вас должны быть свои образцы. Дубликаты. И из лаборатории все срезы надо забрать, – сказал Мышкин.

– Правильно, Дима. Спасибо, что напомнил.

– Сергей жил с вами?

– С нами. У меня же трехкомнатная в сталинском доме. Места всем хватало, – лицо Карташихина на секунду перекосилось, глаза заблестели. – Да, хватало…

– Где его компьютер?

– Дома.

– Вы можете войти в систему?

– Не знаю. У меня свой.

– Советую… нет, Иван Антонович, не советую, а требую: сделать копии всех его файлов, а винчестер отформатировать. А лучше вообще уничтожить. Потому что следы всей информации на жестком диске все равно остаются. Можно все восстановить хоть через сто лет.

– Да, надо.

– Если войти в компьютер не сможете, просто извлеките жесткий диск и спрячьте, чтобы сам дьявол не нашел. И все носители – всё, что найдете, туда же.

Карташихин молча кивнул.

– Результаты вскрытия заверьте у нотариуса. Вернее, вашу подпись. Но все равно, по закону, копию нотариус должен хранить у себя.

– В самом деле! – удивился Карташихин. – Мне бы и в голову не пришло.

– Потребуйте от прокуратуры повторную экспертизу. Пусть назначат эксперта из другой конторы. К примеру, из военно-медицинской академии. И только после этого принимайте решение.

– И это сделаю.

– Последнее, – сказал Мышкин. – Автомобиль они уничтожили. Но им надо, чтоб и от погибших остался только пепел. И они, безусловно, постараются. Здесь я вам не помощник. Но вы должны учесть такую возможность.

Прощаясь, Карташихин обнял Мышкина.

– Уходи, Димочка… И не звони мне и не приходи. Я сам тебя найду, если понадобишься.

– Нику отправьте в отпуск. Хорошо бы ему за границу на месячишко. А что вы сейчас будете делать?

– Отчитаюсь перед тобой позже. Не звони!

День еле тянулся до вечера – медленно и сонно. Мышкин засыпал на ходу. Хорошо, было всего два вскрытия. Одно еще утром закончила Клементьева и до сих пор сидела у биохимиков. Даже обедать не пришла. С другим два часа назад справился Клюкин.

Широко распахнулась дверь – потоком воздуха снесло несколько бумажек со стола. Одну Мышкин успел поймать.

Большая Берта влетела в отделение, со свистом рассекая воздух. Дмитрий Евграфович едва успел отскочить в сторону.

– Точную тебе кликуху дали, подруга! – проворчал он. – Так и норовишь сделать из начальника кровавый бифштекс.

– Очень хорошо!.. – она пыталась одновременно отдышаться и говорить. – Хорошо… мне повезло, что вы еще здесь.

Мышкин снял халат, повесил в шкаф.

– Вот как! Значит, тебе повезло… А мне, похоже, не очень. Ну, что тебе не появиться на двадцать секунд позже!

Клементьева, глотала воздух, как щука на песке.

– Сядь, – приказал Дмитрий Евграфович. – Теперь слушай мою команду: сделала глубокий вдох! Задержала дыхание! Держим – считаем до тридцати. Медленный выдох. Еще раз… Теперь можешь рожать.

В самом деле, Клементьева успокоилась.

– С цепи сорвалась? – с участием поинтересовался Мышкин.

Но Большая Берта, дерзко пропустив вопрос мимо ушей, уже раскладывала на своем столе эпикриз и листки ответов биохимической лаборатории.

– Иди сюда, Дима, – приказала она.

Мышкин навострил уши: такого тона Татьяна себе еще никогда не позволяла.

– Не пугай меня, пожалуйста, – попросил он.

– Дима, я тоже сначала испугалась, – с твердым спокойствием произнесла Клементьева. – Подобного еще не видела за всю жизнь… Итак: у меня Туманов Владимир Ильич, шестьдесят два полных, обширный геморрагический инфаркт головного мозга. Это непосредственная причина смерти.

– Он что – единственный такой? – удивился Мышкин. – Из-за инфаркта каких-то мозгов ты меня чуть не убила?

– Боюсь, что да, единственный. Есть кое-что, кроме инфаркта.

Мышкин вдумчиво посмотрел на часы.

– Вообще-то, Даниловна, я очень спешу. У меня свидание. С девушкой. Такая девушка!.. Негритянка, представляешь? Чернее сапога. Очень я ей понравился. Давай завтра, а?

– Это невозможно! – протрубила Клементьева замогильным голосом.

Он обреченно бросил кейс на стол.

– Ну, валяй, садистка! Губи мне личную жизнь!..

– В анамнезе, – невозмутимо продолжила Большая Берта, – кроме инфаркта головного мозга, целый букет, даже венок: четыре инфаркта миокарда. На фоне тетрады Фалло. [41]

– Всего-то? – поднял брови Мышкин. – И ты меня посмела…

– Еще слипчивый перикард, гипертония обеих почек, некомпенсированный кардиосклероз, цирроз печени в терминальной стадии и рак поджелудочной железы.

– Значит, у тебя не покойник, а учебник пропедевтики внутренних болезней. Поздравляю. Все? Я могу идти? Разрешаешь?