А вот отрывок из письма председателя одного из колхозов, арестованного по делу секретаря Каракалпакского обкома партии: «Мне предложили признаться во взятке секретарю N, разъяснив: если признаюсь, то мне ничего не будет и все останется в секрете. Но я сказал, что не могу давать ложных показаний. Услышав это, они стали угрожать мне тем, что посадят меня между уголовниками, а им подскажут, чтобы они делали со мной все что хотят, пусть тебя топчут (подлинных их слов написать просто невозможно), убивают, тогда ты как миленький напишешь все, что от тебя требуют. Пошлость, низменный жаргон, уличный мат и похабщина были для следователя нормой разговорной речи. Если бы мне сказали, что подобное возможно в наше время, вряд ли бы я поверил…»

Конечно, кто-то опять может возразить: дескать, подобные письма люди могли писать, чтобы обвинить честных следователей и выгородить себя. Но как в таком случае быть с презумпцией невиновности? И почему словам следователей надо верить больше, чем словам подследственных? Разве из нашей истории мы знаем мало случаев, когда сотрудники правоохранительных органов «ломали» подследственных, сажая их в камеры к уголовникам и запугивая таким способом людей, показания которых им были необходимы?

Когда поток жалоб из Узбекистана превысил все мыслимые нормы, Москва создала специальную прокурорскую группу, которая должна была проверить обоснованность этих жалоб. О результатах этой проверки вспоминает один из ее участников — Виктор Илюхин:

«Поданным проверки, следователи часто изымали из материалов дела документы, противоречащие версии следователей. Когда «продиктованные» следствием показания очевидно расходились с реальностью, они оперативно пересматривались. Так, по схеме Гдляна подполковник милиции Очилов должен был давать взятку первому секретарю Кашкадарьинскому обкома Гаипову (весной 1985 года он покончил жизнь самоубийством прямо на глазах у следователей, которые пришли его арестовывать. — Ф. Р.).После того, как Гдлян показал ему постановление на арест отца и сына, Очилов согласился дать любые показания. Но при допросе Очилова следователем Ковеленовым выяснилось, что Очилов, «передавший взятку» ко дню рождения Гаипова, не знает, когда тот родился. Пришлось идти к Гдляну. По воспоминаниям Очилова: «Гдлян в присутствии нас позвонил управляющему хозяйственной частью ЦК КП Узбекистана и у него узнал дату рождения Гаипова». То же самое рассказал и следователь Ковеленов: «Когда я стал выяснять у Очилова дату рождения Гаипова, то он ее не знал, и я не знал. Тура постоянно говорил мне, что давал показания под диктовку Гдляна и Иванова. Тогда я и Очилов пошли к Гдляну, который в присутствии нас позвонил в ЦК КП Узбекистана, выяснил дату рождения Гаипова и сообщил мне»…

После того, что мы выявили в делах Гдляна, хочется спросить его защитников, так рьяно оправдывавших творившееся беззаконие ссылкой на поговорку «Лес рубят — щепки летят»: где здесь лес, а где щепки? Рубили невиновных, они оказывались «лесом», а щепками были преступники. Это ли не репрессии, которые сродни произволу 30-х годов? Это был страшный психологический и физический пресс на арестованных, на задержанных. Прибегая к нему, как и в 30-е годы, заставляли родителей «изобличать» своих детей, а тех, наоборот, родителей. И делалось это вопреки существующему запрету на принуждение в даче показаний… Как и в 30-е годы людям, измордованным в следственных камерах, сломленным психологически, потерявшим всякую сопротивляемость к обману и готовым пойти на любой оговор, подсовывали списки должностных лиц и требовали подписать на них ложные показания о даче взяток…»

Несмотря на многочисленные жалобы на действия Гдляна, его московские покровители не собирались отстранять его от руководства следственной группой. Поэтому, когда в декабре 1985 года член Политбюро Егор Лигачев приказал отозвать Гдляна в Москву, это распоряжение было в силе всего лишь несколько недель. После чего Гдлян вновь вернулся на прежнее место руководителя следственной группы. Видимо, «кавказское лобби» в Кремле было могущественнее даже члена Политбюро. Этим же объясняется и то, что в закавказские республики никаких «десантов» послано не было и при Горбачеве. Правда, в Грузии был арестован секретарь ЦК С. Хабеашвили, но в соседней Армении ни одного высокопоставленного коррупционера даже пальцем не тронули. Впрочем, как уже отмечалось выше, армян-взяточников и в Узбекистане также не привлекали к ответственности, опять же по негласному приказу из Москвы.

Тем временем в начале января 1986 года состоялся XXI съезд КП Узбекистана, который вывел из состава Бюро практически всех ближайших соратников Рашидова. Был заменен и 2-й секретарь ЦК Т. Осетров — вместо него Москва назначила 50-летнего Владимира Анищева. В 1979–1985 годах он трудился на посту 1-го секретаря Воронежского обкома, после чего стал инспектором ЦК КПСС. В марте 1985 года он был переведен в Узбекистан в качестве секретаря республиканского ЦК, а спустя почти год был повышен до должности 2-го секретаря. Из Москвы также был прислан и В. Огарок, который занял пост председателя Совета Министров Узбекистана и вошел в состав Бюро ЦК республики.

Все эти перестановки были не случайны и логически вытекали из той линии, которая направлялась из Москвы — линии на критику брежневского периода правления, который отныне был наречен «застоем». Эту линию оформил XXVII съезд КПСС, который состоялся спустя месяц после узбекистанского.

Между тем на последнем был нанесен удар не только по личности самого Ш. Рашидова, но и по годам его правления, которые новым руководством республики рисовались исключительно в темных красках. Чтобы читателю стало понятно, о чем именно идет речь, приведу отрывок из репортажа со съезда, который был опубликован в газете «Правда» и принадлежал перу журналистов Н. Гладкова и В. Кожемяко:

«За последние годы в Узбекистане выявлены грубые нарушения партийных норм и морали, советских законов, серьезные недостатки в руководстве народным хозяйством. Широкое распространение получили здесь приписки, хищения, взятки, которые привели к разложению и перерождению определенной части кадров. Эти негативные явления приобрели крайне опасный характер…

В руководящих органах республиканской парторганизации, и прежде всего в Бюро ЦК, многие годы складывалось некритичное, самодовольное отношение к результатам проводимой работы. Наступившее из-за серьезных просчетов замедление темпов социально-экономического развития стало умышленно замалчиваться, всячески искажаться путем приписок и очковтирательства. В обстановке самовосхваления, надуманных победных рапортов, лести и угодничества попирались и игнорировались ленинские нормы партийной жизни. Кадры, как правило, выдвигались не по политическим, деловым и моральным качествам, а по признакам родства, землячества, из корыстных побуждений. Отсутствовал контроль за выполнением директив партии и собственных решений, нарушался важнейший, основополагающий принцип коллегиальности руководства. Создавался культ должностного положения первого руководителя, принижалась роль членов выборных парторганов, принимались субъективные, необоснованные решения, не отражавшие действительного положения дел. Наносился вред интересам партии и государства, ущерб насущным нуждам трудящихся.