развернувшись к своей спортивной сумке, достает бутылку шампанского.

Напиток был мне знаком. Люблю я это красное шампанское; не газированную юшку,

которая так покорила совковый люд, а вот это — дорогое, почти бордовое, не взрывающееся

от мановения ветра, сладкое, с терпким привкусом. Короче, и тут он меня подкупил. Получал

от меня плюсы по всем пунктам. Я, все сильнее и сильнее, смущался от его взгляда карих,

почти черных глаз. И комната наполнялась им, словно, охваченная этой дикой, скользящей и

играющей в венах, силой.

– Все таки, придется идти за стаканами, навряд ли тут есть фужеры,- я был рад любой

возможности смыться из комнаты, и хоть на секунду, выскочить на улицу, на мороз, на снег,

чтобы набрав его в пригоршни, опустить туда пунцовые щеки.

– Зачем? Или ты брезгуешь?
– Артур шел в наступление, точнее он шел прямо на меня,

откупоривая бутылку на ходу.

Мне оставалось только отступать к стене, к кровати. Только, моя нога уперлась в ее

деревянный поддон, как меня словно кипятком ошпарило.

– Я собирался... в душ... ну, не хорошо, Новый год, а я почти сутки не мытый,- хватаю из

своей сумки полотенце и проскальзываю в махонькую каморку душа. Хорошо, что здесь

персональный душ, правда выглядит, как кладовка в хрущевке.

Защелка на двери сделана по принципу «на отъебись», т. е. спасала только от

самопроизвольного открывания. Хотя на улице, дело уже двигалось к полуночи, и гостиница

была, в кои-то веки, заполнена под завязку, но горячая вода была и на том спасибо.

Естественно, что о шампуне и мыле я вспомнил, когда полностью намок под горячей

струей, а выходить за банными принадлежностями совесть не позволила. Зато, эта самая

совесть, отсутствовала у Артура, который, не гнушаясь ничем, вломился в душ, протягивая

мне шампунь и гель — свои, естественно. А потом, стоял и нагло наблюдал за мной, как я

намыливаюсь ароматным гелем. Мы оба все понимали, знали, чем все закончится, мы уже

откровенно сделали это, и не раз, глядя в глаза друг другу. Мое терпение не каменное, его

взгляд, каждое прикосновение воды и пены к коже, обостряли чувствительность. Пока вся моя

сдержанность и стыд не сдались окончательно.

– Ну что ты стоишь, не хочешь присоединиться?

– Я ждал, пока ты пригласишь помыть твою спинку, Мышонок...- последнее он проронил

бархатным, игривым голосом сытого кота.

Я растаял. Когда мы, вымытые, возвращались из душа, то едва не снесли хлипкую дверь

ванной, ибо прижимались и целовались до одури, не замечая ничего вокруг. Я даже не сразу

заметил, что кровати стояли уже по-другому — одна к одной — увеличивая поле

деятельности.

Мир для нас воплотился в этой маленькой комнатушке, наполненной вздохами и

стонами, пошлыми и откровенными звуками наших поцелуев, скольжения смазки по его

стволу, и едва слышного звука, производимого использованием «резинки», моим глубоким и

долгим стоном, и его хриплым рыком, которые завершали череду сбивчивого дыхания, в

унисон.

Потом был второй раунд, когда сменились позиции, и уже я хлопал мошонкой, по его

поджарой и ровной заднице, громко целовал его плечи и шею, зарываясь в его курчавые

волосы пятерней. И снова, быстрое и тяжелое дыхание, и уже совершенно иные стоны. А

дальше, мы распластались, по диагонали, на скомканных простынях и прижимались друг к

другу. Мир был окрашен в запахи мускуса и кедра, запахи секса и откровенности.

Непосредственно. Новый год — полночь, мы встретили смехом и распитием той самой

бутылки шампанского, которое то и дело, проливалось тонкой струйкой, то мимо моего рта, то

мимо губ Артура. А мы, слизывали эти бордовые струи с шей друг друга, заканчивая весь

процесс долгими и сладкими поцелуями. Потом грохотали фейерверки, тогда мы, наконец-то,

выбрались из постели, и обнявшись, наблюдали из окна, за вспышками разноцветных огней.

В итоге, мы свалились спать, прижавшись друг к другу, под тихие трели наших мобилок,

сообщавших о приходе новых SMS, с поздравлениями.

Утром, если, конечно, полдень 1 января, можно так назвать, мы расстались. Без