– Здравствуйте. Как вы поживаете?

– Здравствуйте, – облегченно выдыхаю я.

Все-таки, значит, мне это не померещилось.

– А как вы поживаете? – добавляю из вежливости.

– Прекрасно.

Я машу приветственно рукой, поворачиваюсь и, уже окончательно успокоившись, иду дальше. Что за дьявол? Опять ее шаги в такт моим. Я замедляю – она замедляет, я быстрей – она за мной. Какого черта ей от меня надо? Я снова останавливаюсь. Снова разворачиваюсь. Она снова приветливо говорит:

– Здравствуйте. Как поживаете?

– Прекрасно! – отвечаю сердито.

Она продолжает стоять молча. Потом улыбается. В этой улыбке есть нечто странное. Нет, она не похожа на сумасшедшую. Выражение это знакомо каждой женщине: этот зазывный приглашающий взгляд. Только обычно он исходит… от мужчины.

И тут я наконец вспоминаю: Кэстро-стрит! Меня же еще в Чикаго предупредили, что здесь, на этой улице, живут гомосексуалисты. Вон и флаги на домах с изображением их символа – радуги: пусть, мол, расцветают все цветы на небе любви. В данном случае, впрочем, флаг имеет вполне прикладное значение. Он показывает, что квартиры в этом доме сдаются только однополым парам. И я разом все понимаю. Ну конечно, это же центр секс-меньшинств, где собираются геи и лесбиянки. Они хорошо знают друг друга. А тут вдруг новый человек. Ходит неспешно туда-сюда. Ясно, что он (то есть она) ищет свою компанию, в данном случае – лесбийскую. Не мужчину же к ней посылать. Послали женщину. Я бросилась наутек в ближайший переулок. На углу обернулась. Моя преследовательница стояла на Кэстро-стрит, лицо ее выражало крайнюю озабоченность.

Я остановилась в Сан-Франциско у 40-летней учительницы. Живет она одна, с мужем в разводе. Вернувшись с Кэстро-стрит, я рассказываю своей хозяйке историю о том, как дефилировала по знаменитой улице. Теперь мне это кажется очень смешным, я рассчитываю посмеяться вместе. Но она выслушивает мой рассказ, не изменившись в лице. Ни одной реплики в ответ. От неловкости я начинаю рассматривать фотографии на стенах. Вот портрет мужчины.

– Это бывший муж?

– Нет, мы фотографий экс-супругов не сохраняем.

– Значит любовь?

– Тоже нет. Просто друг. Он недавно умер от СПИДа.

Рядом еще одна фотография, на ней двое: моя хозяйка и другая женщина. Лицо волевое, черты резкие. Стоят обнявшись.

– Вот это и есть моя любовь, – объясняет она.

Я прикусываю язык.

Все. Я решаю до конца визита в Сан-Франциско никому больше не рассказывать о своем приключении на Кэстро-стрит. Кто знает, не нарвешься ли в очередной раз на gay problem, не ляпнешь ли опять какую-нибудь бестактность.

Через несколько дней друзья отвозят меня в гости в пригород Сан-Франциско. Это типичный американский дом-коттедж, в нем обитает типичная американская семья. Вернее, обитала, пока дети не выросли. Теперь старики остались вдвоем – empty nest (пустое гнездо). Две замужние дочери живут с семьями отдельно, сын – студент, еще холост, но тоже переехал в город, снимает квартиру. Они показывают мне фотографии детей, внуков, с умилением рассказывают о каждом. Старики милы: немного старомодны, но с хорошим чувством юмора, любят пошутить. Вот уж кто оценит мою прогулку в центре секс-меньшинств. Пожалуй, сделаю для них исключение.

Я говорю, что собираюсь рассказать им нечто очень смешное. Они с готовностью принимаются слушать, заранее улыбаются. Когда я упоминаю Кэстро-стрит, мне кажется, что их лица слегка напрягаются. Когда заканчиваю – никакой реакции. Они больше не улыбаются. Старик, извинившись, выходит. Его жена шепотом объясняет: их сын-студент, тот, что учится в Университете Сан-Франциско, он президент гей-клуба. Им, конечно, совершенно не до смеха.

Через несколько дней я выступаю именно в этом университете. Перед лекцией друзья меня предупреждают: будь осторожна. Декан колледжа – известная в городе лесбиянка, она активно участвует в движении за права секс-меньшинств.

Декан – немолодая крупная женщина, говорит громко и напористо. Когда я заканчиваю, первые же вопросы от студентов – о том, как решается gay problem в России. Я рассказываю, что до недавнего времени гомосексуализм считался уголовно наказуемым преступлением. И великого армянского режиссера Параджанова посадили в тюрьму именно за то, что его сексуальные пристрастия не совпадали с большинством. Но теперь, слава богу, это в прошлом. В 1993 году закон отменен.

– Когда-а?! – вдруг громовым голосом переспрашивает деканша. – В девяносто третьем? Значит, это варварство существовало почти до конца ХХ века? Позор! – она грохает огромным кулачищем по кафедре. – Да как такое безобразие можно было терпеть так долго!

Меня впечатляет не столько сама эта проблема, сколько интенсивность ее присутствия. Четыре члена Совета Сан-Франциско, высшего органа городской власти – вполне официальные представители секс-меньшинств. Остальные, как говорят в городе, тоже частично гомосексуалы, только скрытые. Однополые парочки тут встречаются в кафе, на скамейках в парке, просто на улице. Влюбленно смотрят друг на друга, прижимаются, обнимаются.

Впрочем, Сан-Франциско известен как город ультралиберальный. Любая свобода, в том числе и свобода сексуальной ориентации, здесь предмет особой гордости. В других штатах внимания к этим проблемам меньше либо они просто не так откровенно демонстрируются. Но пропаганда гей-культуры идет очень энергично и, на мой сторонний взгляд, вполне успешно.