— Знаю! — вскрикнул художник с необычайным восторгом. — Что там Боккаччо, — он презрительно щелкнул пальцами. — Я буду рисовать вас как Ламию.

— Ламия! — повторила Луиза удивляясь.

— Кем она может быть, когда все время дома? — спросил мистер Гарнер.

— Ламия Китса, загадочная женщина, — и тут же процитировал чудесные строки поэта.

— Не вижу препятствий для вашего плана, — сказал Джарред. — Вы можете принести свои рисовальные принадлежности сюда.

— Да, конечно, — ответил Уолтер, — для мисс Гарнер было бы большим беспокойством приходить ко мне в студию, — это было сказано с таким почтением, как будто мисс Гарнер была дочерью герцога, для которой сдвинуться с места было так же трудно, как планете сойти с орбиты.

Вопрос был решен, и Уолтер пообещал себе сделать все от него зависящее для того, чтобы убедить в своей идее миссис Гарнер. Молодой человек стал взволнованно ходить по комнате, говоря о своей картине. Она должна была быть выполнена с налетом сентиментальности, в натуральный рост девушки. Героиня картины стояла перед ним, смотря на него темными восхитительными глазами, скулы и лоб были цвета слоновой кости, слегка припухлые малиновые губы изогнулись изящной дугой, распущенные черные волосы были разбросаны по плечам — женщина, которая должна быть изображена на холсте. Да, эта картина, могла бы принести ему головокружительный успех. Мир узнает, что зря пренебрегал им, ведь он был не простой дилетант-любитель в живописи, довольный своим уделом.

Ламия, или, вернее, ее образ, незамеченной вышла из комнаты, чтобы посмотреть, как там дела обстоят с ужином, а точнее — сходить в ближайшую таверну за пивом, накрыть скатертью стол, приготовить тарелку картошки и получить очередную порцию выговоров от своей бабушки.

— Я ведь могу и сама поработать, — говорила миссис Гарнер, — понаблюдать, как варится рубец, а ты можешь подняться наверх, ведь ты хочешь этого, и пофлиртовать с молодым человеком.

— Не понимаю, что ты называешь флиртом, бабушка, — пробормотала девушка тоном, который мог означать покорность или безразличие. — Я не сказала ему и пяти слов, какой же тут флирт?

— Думаю, что если бы его не было, ты бы раньше пришла помочь мне.

— Не думаю, что здесь много работы. Я же уже почистила лук и сходила за молоком, прежде чем подняться наверх.

— Вряд ли из-за отца ты оставалась бы там так долго…

— А вот и нет, — ответила девушка, гремя вилками и ножами, которые раскладывала на старенькой скатерти сомнительной свежести. — Мне всегда нравится быть с папой. Он, может, иногда ворчит, но не ругает меня.

Старая леди едва сдержалась от того, чтобы чего-нибудь не сказать резкого по этому поводу.

— Ах, — сказала она жалобным голосом, — Гарнеры всегда были неблагодарными. Я думаю, у них что в крови. Такой и твой отец. Я могу работать и работать для него, рано вставая и открывая магазин и закрывая его самым последним на нашей улице, и не услышу за это от него ни одного доброго слова, когда он не в духе. Вот и моя дочка Мэри уехала на другой конец света, когда несчастья пришли к нам, и оставила меня совсем одну.

— Тетя Мэри хотела взять тебя с собой, бабушка. Я слышала это раз двадцать от тебя, — запротестовала Лу, раскладывая по тарелкам горчицу.

— Хотела взять меня! — запричитала старая женщина. — Хорошенькое желание, когда она знала, что я не смогу перенести рейса до Маргета.

— У тебя могла быть лишь небольшая морская болезнь, я думаю, и потом, что ты мне говоришь, — скачала Лу. — Я уверена, что тоже бы ушла и с радостью прошла и через огонь и через воду, если бы жила в те дни.

— Ты! — воскликнула пожилая леди презрительно. — Ты, наверное, сделана из лучшего теста, чем Шрабсон, полагаю, — Шрабсон была девичья фамилия миссис Гарнер.

— Да, таковы мои чувства, — ответила Лу, кладя хлеб на стол со стуком, — и наша жизнь не может их заглушить. Ой! кажется, сюда идут папа и мистер Лейбэн.

Она быстро взглянула в мутное старое зеркало над камином и, увидев в нем свое разгневанное лицо, поправила волосы, ругая про себя бабушку. Рисовать ее — чье окружение, казалось, отражается на лице? Да, именно ее, без сомнения. Женщина-змея, так он сказал, загадочная и даже немного страшная. Она даже укусила себе губу от гнева. Быть такой дурой, чтобы льстить себе идеей, что он мог найти в ней сходство с той женщиной. Последовала небольшая пауза за дверью. Да, это мистер Лейбэн вошел. Луиза быстро осмотрела комнату — она была такой маленькой, загроможденной мебелью, неаккуратной. В ней стояла старая складная кровать, в углу на кресле лежала груда поношенных вещей, которыми торговала бабушка, при этом фасоны одежды были настолько старомодны, что казалось еще Ной мог носить ее.

— Входите и садитесь, — крикнул Джарред в дверь.

— Куда вам торопиться?

Художник с некоторым сомнением заглянул в комнату. Конечно, она была не слишком привлекательной, но здесь была его Ламия, занятая кастрюлей с картошкой. Следовало ли ему вернуться к себе домой и там думать над своей новой картиной наедине с сигарой или же он должен остаться и поговорить с Джарредом Гарнером, пока этот многоликий гений поглощает свой ужин? Джарред был разумным собеседником, и всегда можно было найти ценное зерно в его, казалось бы, бессмысленных высказываниях.