Он поставил телеобзор своего участка на запись, поглубже натянул на голову синюю форменную фуражку и, удовлетворенно заложив руки за спину, застыл на посту — олицетворение надежности и порядка.

Пусть поищут другого дурака. Даже под пытками он не расстанется с зелеными очками для своего внука.

Словно сильный снегопад прошел ночью — в саду заневестились яблони. Белые хлопья цветков плотно облепили с вечера еще уныло-серые голые стволы, и теперь веяло вокруг непередаваемо нежным, сладковатым ароматом. Старик сидел в кресле под деревом и блаженно щурился, взглядывая на солнце сквозь мохнатые бело-розовые ветви. В кармане у него запищал видеофон. Он достал его.

— Здравствуй, отец…

Старик улыбнулся хмурому лицу на экране.

— Яблони зацвели, сынок.

— Да-да…

… Эти пять яблонь старик посадил когда-то давно вместе со своей покойной женой, и они стали частью его жизни. Он относился к ним, как к самым близким друзьям, нет, лучше, чем к друзьям, — как к детям.

— Отец…

— Все уже вижу по твоему лицу, сын. Птичка выпорхнула из клетки? — Виктор кивнул. Старик несколько мгновений задумчиво смотрел на сына. Конец карьере, подумал он. — Где вы его потеряли?

— Здесь, на пятом.

— Направился, конечно, в ближайшую вертушку?

— Да.

— Он колебался?

— Ни секунды.

— Ага, значит, у него есть план. Это очень плохо, — пробормотал старик и погладил задевающую его нарядную ветку.

… Друзья иногда предают, дети уходят, а эти яблони всегда с ним. Они удивительно постоянны. Весной, когда сильнее начинает пригревать солнце, однажды на рассвете яблони вдруг вспыхивают неукротимым бело-розовым огнем. Очень скоро их хрупкая красота осыпается пахучим дождем подвядших лепестков, и среди зелени листьев колеблются на ветру сотни робких завязей…

— До какой Вертикали было ближе?

— До Восточной.

— Вниз ему ни к чему. Значит, он поехал до Западной…

— Зачем ему покидать свой уровень, отец? Здесь есть, где спрятаться, затаиться…

— Что ему тут делать? Думаешь, побежит на карусели кататься?

— У него была своя карусель!

— Неважно. Не мешай. Патрульных шестого опросили?

— И пятого, и шестого — настолько быстро, насколько смогли. Никто не видел. В Вертикали каждого уровня триста станций, в них по шестьдесят участков. Это минимум восемнадцать тысяч патрульных. Кто-то бы все равно его заметил — с пятого на шестой уровень доступ свободный, но на седьмой без ИНа не попасть.

Старик снова взглянул на яблони. Пройдет совсем немного времени, и тугие красные яблоки пригнут ветви к земле — словно для того, чтобы он мог легко достать их. Яблони отдадут свой урожай, и потом еще долго одинокими вечерами он будет в темной кладовой трогать, гладить, перебирать пальцами собранные в плетеные корзины, до красноты нагретые солнцем плоды, вдыхать запахи ушедших теплых дней и вспоминать, вспоминать…

— Уверен, что на шестом его уже нет. Я всегда считал, что мы слишком мало платим службе порядка. Все эти твои патрульные не прочь подзаработать.

— У него не было денег, отец…

— Хватит! Ищите его у складов, тех, куда перемещаются грузы для немедленной отправки, то есть… у северной Вертикали седьмого уровня. Задержать вылет грузовых модулей вы не в состоянии?

— Мы потом не расплатимся.

Старик кивнул.

… Желтый листопад укроет землю под яблонями, листья пошуршат, потемнеют и скрутятся, как от огня бумага. Ляжет снег, и яблони снова будут белыми — яркое украшение скромного поместья с небольшим домиком, с маленьким, но, слава Богу, своим солнцем, работающим в старомодном режиме «весна-лето-осень-зима»…

— Да, считаю, он попытается покинуть планету, — заключил старик. — На его месте я сделал бы именно это. Бросьте туда все свои силы.

С просветлевшим лицом, Виктор исчез с экрана.

Бедный мой мальчик, подумал старик, это тебе уже не поможет. Тебе с ним не тягаться…

Все это уже было у него — тщеславие, работа до изнеможения, бессонные ночи, погоня за деньгами, поиски счастья. Прошла жизнь, и теперь он знает, что самое пронзительное счастье — это просто смотреть на цветущие старые яблони и не думать, и не видеть ничего, кроме этих трогательных хрупких цветков, распустившихся под искусственным солнцем.

Однажды новый хозяин включит рукотворное светило, по последней моде, на режим «вечное лето», и старые деревья, сбитые с толку новой жизнью, не сумеют вписаться в нее, беспорядочную, оглушающую непроходящей жарой, и тихо угаснут, не оплаканные никем…

Старик вздохнул, щелкнул тумблером, и его инвалидное кресло медленно покатилось по дорожке мимо запорошенных белым душистым снегом деревьев.

Лифт бесшумно понесся вверх, его нарастающая скорость заставила Юни ухватиться за поручень в гладкой зеленоватой стене — лифт напоминал ракету на старте. Ряд кресел был пуст, и мальчик вздохнул с облегчением. У него есть шестьдесят секунд. Нет, уже пятьдесят пять.