– С радостью. Плюс галлон чего угодно, включая чистую воду.

– Утверждается единогласно. По правде говоря, милорд, я себя сегодня чувствую не в своей тарелке. Мне нужно поесть, выпить и хорошенько отдохнуть перед тем, как завяжется драка. Иначе я могу зевнуть в момент защиты. Это была Великая Ночь.

– Я тебя на банкете не видал.

– Присутствовал мысленно. На кухне еда горячее, выбор ее богаче, а компания менее претенциозна. Но я не думал, что это растянется на всю ночь. Ложись пораньше - вот мой девиз. Умеренность во всем, как сказал Эпиктет. Но пирожница… Она напомнила мне мою другую знакомую - партнершу по почтенному занятию, контрабанде. Ее девизом было: "Все что приятно делать, следует делать вдвойне", чего она и придерживалась на практике. Она перевозила двойную порцию контрабанды - в порядке личной инициативы, сохраняя это от меня в секрете, так как я держал на учете каждый предмет и передавал соответствующий список таможенникам со взяткой, чтобы они знали я веду дело честно. Но женщине трудно пройти через таможню - в одном направлении толстой, как откормленная гусыня, а двадцать минут спустя в другом - тощей, как цифра один (нет, она-то не была такой - это просто фигуральное выражение), и при этом не вызвать удивления. Если бы не странное поведение собаки ночью, эти любопытные накололи бы нас.

– Я что странного было в поведении собаки той ночью?

– Да то же самое, что в моем - в прошлую ночь. Шум разбудил нас, и мы успели убежать через крышу - свободными, но без единого цента из денег, заработанных тяжелым шестимесячным трудом… Да еще с ободранными коленками… Но эта пирожница… Вы видели ее, милорд… русые волосы, голубые глаза, и все прочее, удивительно напоминающее Софи Лорен.

– Смутно что-то вспоминается…

– Значит, вы ее не видели, ничего смутного в отношении Налии быть не может. В общем, я собрался вести прошлой ночью безгрешную жизнь, зная, что сегодня нам предстоит кровавый бой. Вы же помните:

Настала ночь - гони свет прочь,

Пришел рассвет - вставай, мой свет…

как сказал классик, но с Налией я кое-чего не учел. Именно поэтому я не выспался и остался без завтрака, а вечером могу оказаться лежащим в луже собственной крови и все это в значительной степени по вине Налии.

– Ничего, я побрею твой труп, Руфо, обещаю тебе это.
– Мы проехали мимо пограничного столба с соседним графством, но Стар не замедлила бега своей "лошади".
– Между прочим, а где ты научился похоронному делу?

– Что?! А! Очень далеко отсюда. А вот за вершиной того холма, за теми деревьями стоит домик, где мы и позавтракаем. Чудесные люди!

– Отменно!
– Мысль о завтраке была светлым пятном на темном фоне моих сожалений о бойскаутском поведении прошлой ночью.
– Руфо, ты все перепутал, говоря о странном поведении собаки ночью.

– Милорд?

– Собака ничего не делала ночью, вот в чем странность.

– Ну, пожалуй, она действительно не издала ни одного звука, - с сомнением сказал Руфо.

– Разные собаки в разных местах. Извини. Я-то хотел сказать вот что: забавная штука произошла со мной, когда я отправился вчера спать… Вот уж я действительно вел безгрешную жизнь.

– В самом деле, милорд?

– На деле, но не в мыслях.
– Мне было необходимо с кем-нибудь поделиться, а Руфо был как раз таким проходимцем, которому можно было довериться. И я изложил ему историю Трех Обнаженных.

– Ну не мог же я рисковать!
– заключил я.
– С божьей помощью рискнул бы, если бы только эту девчонку уложили в ее собственную постель - одну, и в тот час, как это полагается детям. Во всяком случае, думаю, рискнул бы, невзирая даже на дробовики и прыганье из окон. Скажи мне, Руфо, почему самые прелестные девицы имеют или отцов, или мужей? Говорю тебе - вот так они стояли: Большая обнаженная, Средняя обнаженная и Совсем маленькая обнаженная так близко, что можно было коснуться их, и все готовые с радостью согреть мою постель, а я… ничего, ну совсем ничего… Ну, смейся же! Я заслуживаю этого.

Он не смеялся. Я посмотрел на него - лицо его выражало глубокое смятение.

– Милорд! Оскар, мой старый товарищ! Скажите, что это неправда!!!

– Это правда, - ответил я раздраженно.
– И я тут же пожалел обо всем, но было уже поздно. А ты еще жалуешься на свою ночь!

– О, Боже!
– Руфо перевел своего скакуна на большую скорость и умчался.

Арс Лонга бросила на меня через плечо вопросительный взгляд и продолжала идти прежним аллюром.

Руфо поравнялся со Стар. Они остановились, чуть не доехав до дома, где нас ждал ланч, и ждали, когда я к ним присоединюсь. Лицо Стар было непроницаемо. Руфо же выглядел очень смущенным.

Стар приказала:

– Руфо, иди и попроси приготовить нам завтрак. Потом принесешь его сюда. Я хочу поговорить с милордом наедине.

– Слушаюсь, миледи!
– Он исчез почти мгновенно.

Тем же невыразительным тоном Стар спросила меня:

– Милорд Герой, это правда? То, что доложил мне ваш слуга?

– Я не знаю, что он вам доложил.

– Относительно вашей неспособности… вашей мнимой неспособности… прошлой ночью.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, говоря о неспособности. Если вы хотите знать, что я делал после банкета, то я спал один. Точка.

Она перевела дух, но выражение ее лица осталось неизменным.

– Я хотела услышать это из твоих уст. Чтобы не быть несправедливой. И тут лицо ее выразило такое бешенство, какого я никогда не видел. Низким, почти бесцветным голосом она начала меня разделывать под орех.
– Ах ты, Герой! Жалкий безмозглый олух! Невежа, путаник, нескладеха, толстолобый идиот!

– Замолчи!

– Нет, это ты замолчи, я с тобой еще не покончила! Ты оскорбил трех ни в чем неповинных женщин! Ты унизил верного старого друга!