Шрифт:
Мама выращивала растения всю свою жизнь. Может быть, воспоминание дедушки о дне красного сада как-то связано с ее работой?
Меня овевает легкий весенний ветерок, срывающий последние листочки с веток кустарников. Они падают на одежду, и я представляю, что, если смахну их, то и оставшиеся у меня бумаги улетят вместе с ними. Я понимаю, что пришло время перестать так сильно цепляться за вещи.
Женщина поворачивается в сторону озера — длинной полосы воды, сверкающей на солнце.
Вода, река, камень, солнце.
Возможно, именно об этом пела Каю его мать в Отдаленных провинциях, когда рисовала на скалах.
Я вкладываю кольцо обратно в руку женщины. — Не давайте ему таблеток, — говорю я. — Не сейчас. Попробуйте петь ему.
— Что? — с искренним недоумением спрашивает она.
— Вы можете петь ему песни, — повторяю я. — Это должно сработать.
И тогда ее глаза расширяются. — Я бы могла. В моей голове звучит музыка. Постоянно. — Теперь ее голос полон энергии. — Но какие словамне нужно использовать?
А какие бы слова напевал Хантер своей умершей дочери, Саре, в поселении фермеров? Она верила в то, во что не верил он. Так что же за слова ему нужно было подобрать, чтобы перекинуть мостик между верой и неверием?
А что бы пел Кай? Я думаю обо всех местах, в которых мы побывали вместе, обо всех вещах, что мы видели:
На холме и под деревом ветер резвится. Никому не заметен, далеко за границей.Стоя здесь рядом с женщиной не спящего ребенка, я задаю себе тот же вопрос, что и раньше — когда Сизиф достигал вершины холма, встречал ли его там кто-нибудь?
Касался ли его кто-то украдкой, прежде чем он снова оказывался у подножья горы с камнем наготове? Улыбался ли он себе, когда вновь начинал катить камень?
Я никогда не сочиняла песню, но начинала писать стихотворение, которое не смогла закончить. Оно было посвящено Каю и начиналось словами:
К тебе карабкаюсь во тьме, А ждешь ли ты меня при звездах и луне?— Сейчас, — говорю я, вытаскивая обугленную палочку из рукава и бумажку из-за манжета.
Я пишу внимательно. Никогда еще слова не приходили ко мне с такой легкостью, но я стараюсь не совершать ошибки в их написании. Иначе придется идти к архивистам за новой порцией бумаги. Все строчки стихотворения уже крутятся у меня в голове, поэтому я пишу быстрее, чтобы не потерять ни слова.
Я всегда думала, что мое первое оконченное стихотворение будет для Кая. Но это все же кажется правильнее. Этот стих о нас двоих, и в то же время о других. Он рассказывает обо всех местах, где можно встретить свою любовь.
Чайная роза, плетистая роза, кружевная морковь. Вода, река, камни и солнце вновь. На холме и под деревом ветер резвится. Никому не заметен, далеко за границей. К тебе карабкаюсь во тьме, А ждешь ли ты меня при звездах и луне?Я использовала начальные строчки из стихотворения к Каю, чтобы закончить этот стих. Наконец-то я написала что-то от начала и до конца. После секундного колебания я приписала свое имя — автора — внизу страницы.
— Держите, — говорю я. — Можете наложить музыку на эти слова и станете владелицей песни.
Меня будто осенило: вот так, в действительности, и надо создавать творения. В этаком сотрудничестве, когда ты даешь слова, а другие берут их и придают им смысл, или кладут на них музыку, или откладывают в сторону, если это не то, что им нужно.
Сначала она не берет бумажку. Наверно, думает, что придется предложить что-то взамен.
В это мгновение я осознаю, что идея торговать искусством была в корне неверной.
— Я даюэто для вашего сына, — говорю я. — От меня лично. Не от архивистов. И не как торговец.
— Спасибо, — отвечает она. — Вы очень добры. — Она выглядит удивленной и довольной, и засовывает бумажку в рукав, повторяя за мной. — Но вдруг это не сработает...
— Тогда приходите снова, — предлагаю я. — И я дам вам зеленые таблетки.