– Я сегодня на рынок хотела сходить. Затариться на неделю. Одной тяжело. Во сколько ты вернешься?

– Не знаю… Я позвоню.

Ирина скрылась на кухне. Он быстро покидал в спортивную сумку кое-какие вещички, пшикнулся туалетной водой, подаренной женой на последний день рождения, выскочил в коридор и накинул куртку. Жена вышла закрыть за ним дверь. Уже с лестничной площадки Вячеслав Андреевич бросил на нее взгляд. По супружниной щеке сползала слеза. Или показалось?..

По пути к Юлиному дому Чернаков притормозил возле небольшого продуктового магазина на первом этаже жилого дома. Обедать в ресторане мотеля накладно, надо купить «перекус» и «перепив». На дверях магазина висело строгое предупреждение: «В магазине ведется скрытное видеонаблюдение!» Видимо, хозяева тоже страдали от проклятых несунов и подобным образом пытались защититься. Естественно, реального видеонаблюдения никто не вел, это дорогое удовольствие для такого лабаза.

Вячеслав Андреевич купил бутылку молдавского красного вина, колбасную нарезку, фруктов, хлеба и вафельный тортик. Кофе можно заказать в мотеле.

Юля ждала его на остановке возле дома. Она была в симпатичной красной курточке с капюшоном, белой вязаной шапочке и джинсах. Легкий мороз успел подрумянить ее щеки, и выглядела любовница свеженькой и соблазнительной. И пахло от нее чем-то свежим, с цитрусовым оттенком. Нежный запах проник вместе с ней в салон, и у Чернакова как-то странно и приятно защемило сердце, словно кто-то внутри сдавил его легонько и отпустил. Он поцеловал ее в губы, мягкие и сладкие, по вкусу напоминавшие клубнику и беззаботное лето.

– Ты пахнешь летом и клубникой, – прошептал Чернаков.

– Дурачок, это блеск для губ такой. С клубничным оттенком.

– Вкусный. И сама ты вся такая вкусная… Если бы я был людоед, я бы тебя съел.

– Какое счастье, что ты не людоед.

– Рано радуешься, я – пенсионер-маньяк.

– Но это все-таки лучше. У меня, по крайней мере, есть шанс остаться в живых.

– Ну, это как повезет. С каждым часом твои шансы уменьшаются.

Какая чушь! Да, «вам любовь не трали-вали».

Чернаков вышел из машины, протер заднее стекло ветошью – барахлил «дворник», вернулся и вырулил на проспект.

– Ты мужу что сказала?

– Как всегда. Едем с подругой за город…

– Поверил?

– Наверно…

– Трезвый?

– Да… А кстати, куда мы едем на самом деле?

– Кататься на коньках, – улыбнулся Чернаков.

– На каких коньках?

– Фигурных, – он протянул руку и достал с заднего сиденья белый женский конек для фигурного катания. Коньки остались от дочери, она уже лет пять их не надевала. Но размер должен был подойти и Юле. Накануне Чернаков отрыл их на антресолях.

– Ты с ума сошел! Я не умею!

– Я помогу. Там ничего сложного… Главное, падать правильно. А когда будешь делать тройной «тулуп», важно приземлиться на один конек, иначе можно сломать лодыжку… А остальное пустяки.

– Сломать лодыжку, тройной «тулуп»! О боже! На что ты меня обрекаешь!

– За удовольствие надо платить.

Через десять минут они свернули на Приморский проспект и взяли курс в курортную зону. Пробок не было, выходной. Но Чернаков не гнал, шел легкий снежок, машину могло занести на вираже. В прошлом году его крутануло на довольно спокойном повороте. Повезло, что вдоль дороги тянулся высокий сугроб, который и остановил вращение.

– Вчера мать звонила, – как-то невесело сказала Юля, – у них там совсем кисло.

– Что-то случилось?

– Шахту закрывают. Эстония отказывается покупать сланец, мол, проблемы будут с Евросоюзом. А других покупателей нет. Полторы тысячи шахтеров без работы останутся.

– Отца тоже уволят?

– Само собой.

Юлин отец работал на шахте, единственном предприятии, кормившем местный народ. Собственно, для добычи сланца городок и был построен. Теперь, с ликвидацией шахты, он мог оказаться на грани вымирания. Юля, получив образование химика-технолога, планировала вернуться в родные Сланцы, но осталась в Питере. Родители жили в трехкомнатной «хрущевке», Юля была единственным ребенком. Мать преподавала в начальных классах местной школы.

– Найдет что-нибудь?

– Вряд ли… Он всю жизнь на шахте, ничего другого не умеет. Они там трассу с Эстонией перекрывать собираются, в знак протеста. А толку-то… Думает в Питер перебираться, у него брат здесь, дядюшка мой, но мать против. Нашу «хрущобу» даже на комнату в коммуналке не обменяешь…

– Можно на первое время сторожем устроиться, у нас на складах есть вакансия.

– Пока с жильем что-нибудь не придумают, нечего и дергаться.

Снег усилился, Чернаков еще немного скинул скорость. Периодически на обочине попадались патриотические плакаты, призывающие любить органы внутренних дел. Разбитая чашка и слоган «Участковый – от слова участие». «Соучастие», – поправил про себя Вячеслав Андреевич. Разбитая чашка… Он тут же вспомнил Ирину. Может, и правда, участкового вызвать? Пускай с ней поговорит, позицию ее выяснит. Потом начальству доложит в рапорте. Начальство примет решение. Бред…

Обогнали коптящий «Икарус»-гармошку, расписанный рекламой, как старый зэк наколками. От задней двери к передней раскинулось великое полотно неизвестного живописца-креативщика. На космической ракете, по форме напоминавшей ванну, мчались три свиньи (в смысле – поросенка), за ними, тоже на ракете, гнался голубой волк. Видимо, серой краски не хватило, либо она выгорела на солнце. Свиньи сжимали рабочие мастерки и со страхом оборачивались на голубого волка. Волк клацал зубами. Свинячья ванна-ракета подлетала к небесному телу, по форме напоминавшему большой дом с витринами. Над полотном протянулся слоган «Открой надежную „Планету“».