Он позвонил Ерофееву. Тот сегодня не дежурил, томился дома. На глупый вопрос «свободен?» умно ответил: «Занят, блин… Жена заставляет ставить елку. Часов до девяти провожусь». Да, лучше ответить «занят». От греха подальше. А то вызовут в какое-нибудь Левашово, дом штурмовать.

Чернаков пролистал записную книжку мобильника. Остановился на Толике Бушуеве. Детектив, кажется, тоже выходной, но, если надо, он подъедет. Да и мужик понятливый, потолковей Ерофеева. Он набрал номер. Бушуев, действительно, отдыхал. Не раскрывая подробностей, Вячеслав Андреевич срочно попросил его приехать в Левашово. «Нет, ничего серьезного, но ствол какой-нибудь захвати…»

Толик пообещал быть. Собственно, в этом Чернаков и не сомневался. Парень понимает, что просто так в выходной день его не поднимут. Жил он на Юго-Западе, добираться придется через весь город, то есть часа два как минимум.

– Я буду ждать возле платформы.

– Понял.

Вячеслав Андреевич опустил кресло, включил приемник. Что ж, пару часов можно передохнуть. За последнюю неделю он не на шутку вымотался. Господа Копытины мимо не проедут: в город ведет одна дорога. Да и не собираются они, похоже, никуда. Чернаков огляделся. Замусоленная до ржавчины «копейка», пара маршруток, один рейсовый автобус, ждущий пассажиров, несколько мерзнущих человек на платформе. И его «девятка».

«А ведь это теперь мой дом, – с грустью подумал Вячеслав Андреевич, окинув взглядом салон. – Единственный родной угол. На колесах. Полтора квадратных метра. Сзади будет спальня, на передних сиденьях – гостиная и рабочий кабинет. На торпеду поставлю телевизор. Кухня – в багажнике, правда, там сейчас хоккейная форма. Сортир, как в деревне, – отдельно, на улице. Кладовка в бардачке. Балкон на крыше. Шторки на окна повешу, на потолок – картинки. Жить можно… С новосельем, Вячеслав Андреевич!..»

Смех смехом, но мне даже Новый год негде встретить. К Ирине не вернуться, у Юли тоже как-то не греет. Квартиру он пока не снял. Можно, конечно, к родителям поехать… Один его знакомый зимовал в гараже, когда разошелся с женой. Поставил буржуйку, холодильник, притащил диван, телевизор, двери утеплил. Машину на улице бросал. Даже гостей иногда в «дом» приглашал. Но по весне гаражи попали под снос из-за строительства кольцевой, и приятель стал бомжом.

А у Чернакова даже гаража нет. Н-да, не достаточно приятный итог – в сорок шесть остаться на улице, да еще без работы, с пенсией в три тысячи. Хотел новую жизнь зачать? Зачинай. Попутного ветра в лысину! Но, с другой стороны – есть любимая женщина, а это не так уж и мало.

«Все мы готовимся к встрече с птичьим гриппом, – вещал задорный голос из динамиков, – давайте спросим у прохожих, как они думают защитить себя и своих близких… Здравствуйте. Как вас зовут?

– Иван Тимофеевич. Пенсионер.

– Вы готовы к встрече с птичьим гриппом?

– Да, конечно. На днях я купил пневматическое ружье и несколько коробок с патронами. С завтрашнего дня начну отстрел голубей, ворон и чаек. Прямо из окна квартиры.

– Вы хорошо стреляете?

– Не знаю, с войны не держал в руках оружия. Но жизнь, как говорится, заставит.

– Что ж, удачи вам и снайперской меткости…

– И вам того же…

Чернаков поменял станцию. Заныл блюз. Знакомая мелодия. Где-то он не так давно ее слышал. Ах да… Уличный музыкант возле Спаса-на-Крови. Они с Юлей шли в Эрмитаж на выставку какого-то знаменитого француза. Машину бросили на канале Грибоедова, чтобы немного прогуляться пешком. Выставка Чернакову не понравилась, он откровенно не понимал, как можно восхищаться черными кляксами и разноцветными полосами, хаотично пачкавшими белый холст. Пьяный слон лучше нарисует…

– Ты что, Слава, это же гениально! – убеждала его Юля. – Неужели не чувствуешь? Он же душу свою на холст выплеснул!

– Слякоть это какая-то, а не душа.

– Ну вот, видишь, до тебя начинает доходить – это же действительно и дождь, и слезы, и тоска.

Чернаков щурился, пытаясь разглядеть дождь, но если дождь с большой натяжкой еще можно было себе представить, то слезы… Увольте. Тоску вот картина точно навевала – такую, что хотелось побыстрее от нее отвернуться. Но Юля не унималась, надеясь, что любовник сможет разглядеть и ощутить то же, что и она.

– Он взял лучшее у позднего Пикассо и раннего Малевича, синтезировал и создал свой шедевр.

– А по-моему, он взял стакан. И не один.

– Лет через двадцать, а может и раньше, на аукционе «Сотби» или «Кристи» это полотно будет стоить не меньше миллиона долларов, – задумчиво произнесла Юля, пропустив мимо ушей реплику про стакан.

– Да?.. – рассеянно переспросил Чернаков. – Я бы за нее и рубль пожалел в день распродажи.

– Ничего ты не понимаешь! Прямо непрошибаемый… Посмотри, какое у него великолепное чувство цвета! Вот это сочетание бархатного бордо и приглушенного изумрудного, а этот кадмий, а охра, а умбра…