Маргарита Николаевна проснулась раньше будильника. Опять. Она уже давно не удивлялась этому. Очень редко ей удавалось проспать до его звонка. Она уже не помнила, когда это было в последний раз.

На часах было 7.15. На 45 минут раньше. Это еще хорошо. А то, бывало, и на два часа раньше просыпалась.

Но главная проблема – в последнее время Маргарита Николаевна совсем стала плохо засыпать. И спать хочется, а заснуть – ну никак! Из-за этого появилась усталость, особенно во второй половине дня, когда начиналась самая работа. Раздражительность, которой раньше в себе не замечала.

Лежала иногда да четырех утра, а то и до пяти. Вставала, курила. Снова ложилась. А нет сна, и все! И курить-то уже ночью не надо было бы совсем, а все бока отлежишь – встанешь, покуришь.

И к врачам идти не хотелось. Знаем мы этих врачей – посадят на таблетки, что они еще могут. А потом что?

Нет, только не снотворные. Гадость – всем известно.

Вот от этой бессонницы все и началось.

Все эти мысли полезли, которых сроду не было.

Про Витьку-то всегда думала. И до бессонницы. А как про него не думать? Единственный сын. И такой непутевый – вот что значит без мужика рос.

Отец Витькин бросил их – еще года мальчишке не было. Уехал куда-то. Ни алиментов, ни помощи, хоть иногда. Да какое там! Пропал, и все. Не было отца у Витьки. Никогда не было.

Воспитывала как могла. В школу часто ходила. Вызывали. Уже с детства хулиганом был. Связался с компанией – самая шваль, какая есть. Их во дворе все боялись. И старше Витьки все на два-три года. Ну чему хорошему они могли его научить?

Закончил девять классов еле-еле. «Поваром, – говорил, – хочу. Повар никогда не пропадет». Он готовить-то действительно рано научился. И хорошо готовил.

Маргарита Николаевна приходила с работы – а у нее ужин на столе. Хороший парень, чего говорить. Заботливый. Если б не компания.

После колледжа в армию забрали. Десантником.

Когда пришел из армии – думала, вот сейчас работать пойдет, полегче жить будет.

Но поваром не захотел. «Какие повара? Ты что, мать? Я теперь – десантник. Не пропадем!»

И пошел охранником на автостоянку. Работал в ночные смены, а днем отсыпался. А в выходные – он два через два работал – таскался неизвестно где.

И опять дружки какие-то появились. И старые не отставали, школьные еще.

Ой как ей все это не нравилось. Не доведут до добра эти дружки.

Хоть бы девушка какая-нибудь серьезная появилась. Он с ней никогда о девушках не говорил: «Всему свое время, мать. Дождешься, успеешь еще бабкой побыть».

Хоть бы скорее. Семья будет – остепенится.

Но этой ночью ей не спалось совсем из-за других мыслей. Витька тут ни при чем.

Когда они появились у нее? В какой момент? Уже и не вспомнишь.

Магазин.

Работала Маргарита Николаевна в нем уже очень давно. Восемнадцать лет. Сначала, еще когда молодой была, работала в «Хрустале». Хорошие времена были. Хрусталь был дефицитом, и все продавщицы были, что называется, в шоколаде. И пересортицу делали, третий сорт за первый торговали, чего греха таить. И наоборот – с первого в третий перекидывали для своих.

И разное другое: ничего криминального, а зато только почет и уважение. Деньги и благодарность.

А потом эти девяностые пришли, будь они неладны.

И все, что Маргарита Николаевна накопила за годы работы, – все сгорело. Сама виновата: нечего было в эти пирамиды лезть. В девяносто четвертом все потеряла. До последней копейки.

И магазин закрыли.

Осталась без работы. Спасибо подруга помогла. Новый меховой открыли. Ее туда заведующей взяли. И она Маргарите Николаевна предложила к ней идти. Но тут уж было не до выбора, да и место не самое плохое. Некоторые на рынок ушли торговать – не могли устроиться. Или в ларьки. Такое время было, что поделаешь?

Сначала трудновато было. Это же совсем другой профиль. В хрустале-то Маргарита Николаевна отлично разбиралась. С закрытыми глазами могла торговать, что называется. А тут меха.

У нее была шуба: купила, когда еще работала в «Хрустале». Дорогая была шуба по тем временам. Из нутрии. Но тогда она могла себе ее позволить. Да и норку могла купить. Но это было неприлично. Да и нельзя. Директриса только в норке ходила – не боялась. А простая продавщица – в норке? На какие-такие, спросить могли. Уж лучше бы на норку отдала, чем на пирамиды эти. Пусть бы висела. Но что уж сейчас.

Так вот, когда пришла в меховой, заново учиться пришлось. Всему. И меха изучать, чтобы объяснить покупателю, за что он такие деньги отдает.

Зимний мех лучше – плотность другая.

Ворс какой – густота, структура, количество дефектов.

Мездра – цвет, прочность крепления ворса, толщина, эластичность, степень растяжки.

Тонировка и краска.

Роспуск и цельные.

Мужские шкурки и женские.

Цвет опять же. Разный цвет – разная цена.

Да и мехов-то сколько! У одной норки сколько цветов, начиная со стандартного коричневого до бесконечности. Все время новые цвета выводят.

Да много всего, о чем раньше Маргарита Николаевна понятия не имела.

Но самое главное – самой меняться пришлось. Там, в «Хрустале», все по-другому было. Там продавцы главными людьми были. А сейчас времена-то изменились, и главный человек – это покупатель. Вот этому труднее всего было научиться. Заискивать и в ноги кланяться ему, конечно, не надо. А угодить – обязан. Бесконечно, по несколько часов, если надо обслуживать, пока она, эта покупательница, решится на что-то. И от этого зарплата твоя зависит. Процент от продаж.

Очень трудно было поначалу. Но жизнь заставит – чему хочешь научишься.

И через какое-то время Маргарита Николаевна вошла, что называется, в колею. И вежливо разговаривать научилась, и при этом чувство собственного достоинства не терять. Это в дорогом магазине – самое главное.

А магазин через несколько лет стал один из самых крупных меховых в Москве. Несколько филиалов открыл. Маркой стал известной.

Но насчет зарплаты лучше не стало. А только еще труднее. Конкуренция, рынок, будь он неладен.

И получилось так, как в известной пословице. Сапожник без сапог. То есть и скидка своя, магазинная, есть, и выбирай какую хочешь – а не купишь.

Потому что уже зная, что хорошо, а что так себе, не хочешь покупать это «так себе».

Да и дорого, даже то, что «так себе» – дорого! Не по зарплате. Жить же надо на эту зарплату. И Витьку растить. Не до шубы. Ну и бог с ней, с шубой. Забыли.

Когда-нибудь, может, и подумаю о шубе – Витька подрастет.

И не думала, действительно не думала ни о какой шубе много лет. Хотя только их и видела с утра до позднего вечера.

– Шубы, говоришь?

– Говорю!

– Ну, шубы – вещь серьезная!

– Еще какая серьезная. Серьезней некуда.

– Я считаю, норка. Благородно и демократично.

– Ага! Демократичней уже некуда! Все в этой норке, как в униформе! Все метро в час пик! Нееет, только не норку!

– Но норка норке рознь!

– Да какая она рознь к лешему! Рознь – это соболь!

– Ну ты хватанула! Еще леопард скажи!

– Неееет! Кошку я никогда не надену! Стыдно! Как представлю, какие они красавицы! А соболя – надену! Хотя никогда я его уже не надену. Проехали. Куда уж покупать, если он точно тебя переживет! Вееечный мех!

– Дааа, одна баба к нам пришла в соболе. Говорю ей: «Вот это шуба!»

А она мне: «У меня с молодости было две цели – соболь и каратник! – и кольцом мне в глаза тычет прямо тычет. – И обе сбылись».

– Да, верные ориентиры были у бабы! Поэтому и дом там, наверно, нормальный, и бизнес-классом не в Хургаду точно летает отдыхать.

– Да черт с ней, с бабой этой. Я каракуль хочу купить. Сейчас такой красивый делают.

– Нееет, я никогда каракуль не надену. Он у меня ассоциируется с бабкиной шубой на ватине. Неподъемная была и нафталином воняла.

– А каракульча – прелесть. Дорогая только.

– А вообще, сейчас на Западе в шубе-то на улицу не выйдешь. Живо «зеленые» краской обольют!

– Да пошли в жопу твои «зеленые»! Их бы сюда – в наши минус тридцать!

– Дааа, у нас без шубы никаааак.

Инна Евгеньевна их слушала и молчала. А что она могла сказать? Какие шубы при ее зарплате? Инна Евгеньевна работала педиатром в районной поликлинике.

Не хотела она идти на эту встречу. Как чувствовала. Опять о шубах заговорили. Встречались они, бывшие однокурсницы, нечасто. Два-три раза в год. Но регулярно. Традиция уже. А куда от традиции денешься.

Дружили с первого курса. Потом жизнь развела, конечно. И решили, чтобы окончательно не потерять друг друга, встречаться на 8 Марта, первого сентября и под Новый год. Не обязательно 8 Марта, иногда получалось, что и в конце марта только удавалось собраться. Первое сентября старались держать точно. Если уж только Вера, одна из подруг, опять в Италии. Тогда ждали ее. Ну и под Новый год – как получится. Иногда и к концу января встречались. Но встречались обязательно и полным составом. Поэтому и даты плавали. Как тут не идти?

Эта встреча была как раз под Новый год. Встретились двадцать восьмого декабря. Дальше все разъезжались на длинные выходные. Все, кроме Инны Евгеньевны.

И вот эти встречи под Новый год она больше всего не любила. Потому что зима.

А зимой все в шубах. Все, кроме нее, Инны Евгеньевны. Ерунда, конечно, полная ерунда, если бы не одна история.

Случилась она лет семь назад. На такой же встрече под Новый год.

Инна Евгеньевна как раз перед этой встречей купила себе на рынке шубу. Решилась все-таки. Из норки, серо-голубую. Стоила она двадцать тысяч. Инна Евгеньевна понимала, что цена подозрительно низкая, но продавщица уболтала ее, Инну Евгеньевну, рассказами, как сама привозит шубы из Китая, покупая их на лучшей фабрике.

Инна Евгеньевна не понимала в этом абсолютно ничего. Она понимала, что хочет шубу. И все. Потому что стыдно приходить на эти встречи зимой. Ее пальто на ватине как бы вместо нее самой говорило все о ее жизни. И не хотелось Инне Евгеньевне, чтобы ее подруги относились к ней с сочувствием. Зачем ей сочувствие? У нее все хорошо.

И вот эту встречу, на которую она пришла в новой шубе, Инна Евгеньевна никак не могла забыть.

– Норка?

– Ты что, обалдела? Какая это норка?

– Нет, вы на ворс посмотрите! На ворс!

– Это же сурок крашеный!

– Где твои глаза были?

– Ты совсем обалдела?

Говорили они это совсем не для того, чтобы ее обидеть. Они действительно расстроились, что Инна Евгеньевна купила не норку – за норку.

Может, это был и сурок – подругам видней. Расползлась по швам она действительно очень быстро.

Но что поделать, если Инна Евгеньевна не могла себе позволить купить дороже. Она же просто участковый педиатр. Муж на пенсии, хоть и военной, а все равно не разживешься. Дети – и сын, и дочка – оба на платном учатся.

Главное, из-за чего спать стала плохо – нервы начали сдавать.

Возраст уже, что поделаешь. Ненавидеть стала покупательниц этих. А надо улыбаться. А их видеть не можешь. С жиру бесящиеся тетки. По две-три шубы иногда берут. Особенно по весне, когда скидки сезонные. А сейчас как раз апрель.

Вот она – жадность. Ну куда тебе три шубы? И не первые. Явно не первые и даже не вторые. Висит уже в шкафу неизвестно сколько.

А еще. Вчера пришла девчонка, именно девчонка, лет восемнадцати, не больше. А с ней мужик лет под шестьдесят. Не отец явно. Выбирай, говорит. Ну она, не будь дурой, и выбрала за миллион семьсот. Баргузинский соболь. Полушубок. Так мужик даже ценой не поинтересовался. За пятнадцать минут купили и ушли.

Маргарите Николаевне этот соболь даром был не нужен. То есть даром она бы его взяла, конечно, но видя, кто его покупает, этот соболь, – ходить бы в нем не стала. Но не в соболе дело.

А вот эта легкость, с которой почти с двумя миллионами попрощались не задумываясь, очень выбила Маргариту Николаевну из колеи. Хотя видела уже, казалось – чего только не видела за эти восемнадцать лет в меховом.

И сейчас опять идти и улыбаться. И норки эти продавать, когда уже семь лет одно пальто на синтепоне носишь не снимая, ждешь каждый год, когда зима эта проклятая кончится, а она все не кончается.

А одна шуба не давала покоя Маргарите Николаевне с тех пор, как в магазине появилась. А появилась она еще осенью. Но дорогая. Такая дорогая, что никто не покупал.

Уж, казалось, сколько шуб она видела за эти годы. Какие хочешь. А эту привезли, сорок восьмого размера, и на нее, Маргариту Николаевну как будто сшитую, – и с этого момента только на нее и смотрела. Мерила, если могла, когда никто не видел.

Она действительно шла ей очень. Мех самый дорогой – американская черная норка. Короткошерстная.

Эта норка – американская – всегда нравилась Маргарите Николаевне. Да и кому она может не понравиться? И покупают ее те, кто не станет размениваться. Покупают женщины успешные и со вкусом. Иногда, правда, такого фасона мудреного привезут, что глазам не веришь. Зачем же такой прекрасный мех портить рюшами какими-то безвкусными? Но и на рюши покупательницы всегда у нас найдутся. В банках обычно работают, кто любит сложного фасона.

И норка эта тоже разного качества, хоть и называется вся короткошерстная. Оттенок много значит. Хорошо, если с коричневым отливом идет. Бывает с тонировкой, бывают вообще с дефектом «невышедшая ость».

Зайдет иногда бабенка какая-нибудь в шубе, как бы короткошерстной, и говорит: «Нужна такая же, но длинная». А у нее самой совсем не то, что она думает. Щипка на ней тонированная. А она еще удивляется, почему так дорого. Да потому, что не может она дешево стоить. У нее дешевая, потому что не настоящая. Но не скажешь же ей этого.

Как верно в старом фильме: чем мех дороже – тем он лучше. И наоборот.

Сейчас и в Китае и у нас эти короткошерстные норки выращивают, но разве можно качество сравнить? Скандинавская хорошая. Но цена не намного меньше.

А эта шуба – ну первая, наверно, так запала Маргарите Николаевне в душу. В первую очередь цвет. Черный-черный. Не тонированный. С еле видным нефтяным отливом. То есть самый-самый. Редчайший. Идеал селекции. Бархат, чистый бархат.

Фасон. Ничего лишнего. Изнутри не хуже, чем снаружи – мездра белая, эластичная, швы идеальные. Все как должно быть.

И стройнит Маргариту Николаевну. Она женщина крупная, статная. А надевает шубу – стать вся при ней остается, но как будто на двадцать лет моложе.

Радовала эта шуба Маргариту Николаевну. Радовала просто присутствием своим. И понимала она, что никак ей ее не купить, даже думать нечего, даже со скидкой двойной. Нет, теоретически-то можно. В кредит даже. Но позволить себе она это никак не может. Никак. А жить на что? Витька-то все пропивает.

И вот сейчас снова разговор зашел о шубах.

И так обидно стало Инне Евгеньевне, что она за всю свою жизнь ни разу в норке настоящей не походила. Пусть в ней и все метро в час пик. Тем более обидно. Идут девчонки молодые, только школу закончили, а может и не закончили еще.

И стала Инна Евгеньевна копить на шубу. Небольшая заначка на черный день у нее была. Но этого и на рукав не хватит.

Раньше Инна Евгеньевна стеснялась очень, когда ей деньги давали. Не брала. Только конфеты. А сейчас сказала себе: все, хватит. Будут давать – будешь брать! Хватит дурой быть.

Стала работать в две смены, дежурить в выходные. А тут эпидемия гриппа. И работай – не хочу. Врачей не хватает. По другим участкам дежурить пошла на вызовы. И кто пятьсот рублей даст, кто тысячу. Инна Евгеньевна не отказывается: берет – спасибо большое.

Муж ей говорит:

– Ты чего надрываешься? Зачем?

– На шубу коплю. Куплю сама, раз от тебя за всю жизнь не дождалась.

Тут же пожалела, что сказала. Обидела. Чем он виноват? Прощения попросила.

И тут ей еще и премию дают, приличную, в кои-то веки. Она всю заначку на счет откладывает. И там уже сумма какая-то приличная.

Инна Евгеньевна стала прицениваться. На рынок – ни ногой. Только по магазинам, чтоб не обманули. На ярмарку меховую съездила. Ей там не понравилось. Те же ларьки, только дорогие. Кто их знает, что продадут. Нет – только магазин. Но цены! Несколько магазинов обошла. Узнала приблизительно, какой диапазон цен. В зависимости от цвета, оказалось, крашеная или натуральный цвет, щипаная, стриженая, – все теперь знала.

И решила она, что купит такую, какую захочет, пусть и самую дорогую: она же на всю жизнь одна. Первая и последняя. Сурок не в счет.

Эта шуба за несколько месяцев, что она висела в магазине, стала уже как бы родной. Когда у Маргариты Николавны был выходной и она после него шла на работу, первым делом она не шла, а просто бежала скорее на второй этаж – посмотреть, не купили ли в ее отсутствие. Облегченно вздыхала: висит.

Когда примеряли, внутри все сжималось от страха, что купят. Пару раз чуть не купили. Она, Маргарита Николаевна, сумела отговорить. Не идет, зачем такая дорогая, посмотрите – в два раза дешевле да и лучше. Уж этому она научилась за много лет. Но чтобы пришлось уговаривать подешевле купить – такое в первый раз с ней было.

Сама все понимала. Понимала, что логики никакой в ее поведении нет. Но сделать с собой ничего не могла. Не хотела продавать эту шубу, и все!

Недавно заходила одна… Сначала эта тетка не вызвала у Маргариты Николаевны никаких опасений. Сразу было видно: не по карману. Уж это-то Маргарита Николавна с ходу определяла. Никогда не ошибалась. При том, что иногда даже совсем наоборот могло показаться. Один внешний вид ни о чем не говорит. Тут масса факторов, которые только очень опытный продавец видеть может.

Долго-долго ходила эта тетка, смотрела. Потом увидела ее, Маргариты Николавны, шубу. Покажите, говорит. И она ей как раз! Но цена спугнула – ушла. Но ушла как-то не на совсем как бы.

Потом второй раз пришла – верно Маргарита Николавна почувствовала, что вернется. Опять не купила, а другие даже смотреть не захотела.

И вот эта тетка не давала ей, Маргарите Николавне, покоя. Она наконец поняла, из-за чего она не могла заснуть всю ночь. Не из-за Витьки, не из-за девчонки с соболем. Не из-за раздражения своего на всех этих, которые по три штуки берут. А из-за тетки этой. Чувствовала Маргарита Николаевна, что тетка еще вернется. Ох, чувствовала!

И с этим неприятным чувством проснулась Маргарита Николаевна в то апрельское утро.

Постаралась заглушить его в себе. Ну что за глупость – так на шубе этой зациклиться? Успокойся уже. Шуба и шуба. Все равно не твоя. Ясно же, что кто-то купит все равно, рано или поздно. Привела себя в порядок, накрасилась, накрутилась щипцами – все как полагается сделала, чтобы выглядеть как и положено продавцу дорогого магазина. И поехала на работу.

И первое, что она видит, подходя к магазину, – на витрине новую рекламу пишут. Скидки 40%.

Ну казалось бы – чему удивляться? Каждый сезон к лету такие скидки. Правда, не на все, но на многое. Но в сердце опять что-то непонятное и очень неприятное зашевелилось. Прямо зашевелилось. Она это именно физически ощутила. Влетела в магазин. Там уже идет переоценка. Списки лежат уже у кассы. Маргарита Николаевна, позабыв всякую осторожность, кинулась смотреть артикул. И он там, в этом списке! Артикул этот, который она наизусть знала. Уценяется!

Первый раз на такую норку, сколько себя в этом магазине помнит, такая скидка. Больше 30% не давали никогда – в закупке очень дорогая сама по себе. Она свою подругу, заведующую, спрашивает не ошибка ли? Нет, отвечает, сверху сказали: уценяем, долго висит.

Маргарита Николаевна взяла себя в руки, как могла, конечно. Работа есть работа.

Народу мало – будни. День подходит к концу.

И вдруг. Нет – не вдруг. Ждала этого момента Маргарита Николаевна. Чувствовала. Знала, что не зря с этим чувством проснулась. Входит эта тетка. И идет. Прямо к шубе, не глядя по сторонам. Не спрашивая, снимает ее. Меряет. На ценник смотрит.

А ценник-то старый еще. Маргарита Николаевна не написала на нем – минус 40%. На всех на этой вешалке написала, а на этой шубе – не смогла. Да в первый день – не страшно. Никакого криминала в этом нет. Нельзя же сразу все. Товару-то сколько!

И тут эта тетка спрашивает:

– А сколько она сейчас стоит?

И Маргарита Николаевна, не выдержав, не понимая, что сейчас может лишиться работы, говорит:

– Ну вы же видите, что написано? Столько и стоит.

– А как же сорок процентов у вас написано?

– На эту шубу никогда не будет большей скидки, – говорит Маргарита Николаевна, уже плохо понимая, что она делает.

Вернее, она понимала. Она надеялась, что эта уже так глубоко ненавистная ей женщина сейчас навсегда уйдет из магазина. Уйдет и никогда больше не вернется. А она, Маргарита Николаевна, все-таки купит ее. Она решила это уже в тот момент, когда тетка только вошла в магазин.

Никак на эту шубу Инне Евгеньевне не хватало. А другой не хотела. Как эту только померила, поняла: она, только она. Купят – значит, не судьба. Но все-таки решила еще раз на нее посмотреть.

И тут подходит Инна Евгеньевна к магазину, а там «Скидки 40%» написано. Ей аж нехорошо стало – так разволновалась. Даже зайти сразу не смогла. Прошлась немного по улице, чтобы остыть немного и со спокойным видом войти. Успокаивала себя – пять минут ничего не решают. Висит – значит куплю.

Зашла и как рванула на второй этаж – не получилось спокойно. И она, шуба ее, висит! Инна Евгеньевна, не дожидаясь продавцов, надевает ее и понимает, что ни за что с ней не расстанется. Подходит продавщица. Инна Евгеньевна спрашивает: «Сколько сейчас она выходит, со скидкой?» – хотя в уме давно уже все посчитала. А продавщица говорит:

– На эту шубу скидки не будет.

И Инна Евгеньевна, сама от себя не ожидая, говорит:

– Все равно покупаю.

Сама испугалась, что сказала. И тут же в голове мысль – значит, одолжу. Мне Верка всегда предлагала, если что. Она богатая, Верка, муж в Италии работает, она даст. А я отработаю как-нибудь.

Но совершенно неожиданно для Маргариты Николаевны эта тетка сказала:

– Хорошо, я ее покупаю. Выпишите, пожалуйста. Я ее завтра с утра выкуплю.

Маргарита Николаевна ничего не сказала. Она, опытная продавщица со стажем, прекрасно знала, что это все. Конец. Тетка шубу купит. И тут любые разговоры – посмотрите вот на эту или ту – бесполезны. Она знала, что эта тетка так же зациклена на этой шубе, как и она.

И Маргарита Николаевна, не чувствуя под собою ног, понесла шубу к кассе. Там, уже выписывая ее, она как бы невзначай просканировала ценник и совершенно нейтрально, без всякого выражения сказала:

– Вы знаете, я ошиблась. Вам повезло. На нее тоже действует скидка.

– Боже, какое счастье, – сказала женщина.

Она еще что-то радостно говорила, но Маргарита Николаевна не слушала ее. Все было кончено.

Приходят на кассу выписывать, а продавщица говорит:

– Ошиблась – есть сорок процентов.

Инна Евгеньевна даже не поверила своему счастью! Самой хватает! Без Верки! Хотела одалживать! – это она все продавщице начала рассказывать неизвестно зачем.

– Все, завтра до двенадцати буду!

И счастливая пошла снимать деньги.