Метафора «заразной болезни мысли» была тщательно развита Аароном Линчем [62] , сделавшим критически важные замечания относительно способа, которым распространяются идеи безотносительно к их достоверности или «благости». Как полагает Линч, «Термин "заразная болезнь мысли" нейтрален по отношению к истинности или ложности, а также к хорошему или плохому. Ложные верования могут распространяться как заразные болезни мысли, но точно также могут распространяться истинные верования. Подобным образом, вредные идеи могут распространяться как заразные болезни мысли, но точно также могут распространяться прекрасные идеи... Анализ заразных болезней мысли озабочен, прежде всего, механизмом, посредством которого идеи распространяются по популяции. Является ли идея истинной или ложной, полезной или вредной - оценивается главным образом по результатам, которые она оказывают на скорость передачи» [63] .

Концепция мемов или «вирусов разума» Докинза не помогает нам подтвердить или опровергнуть идеи, понять или объяснить примеры культурного развития. Как человек, занимающийся, главным образом, развитием культуры, могу свидетельствовать, что вполне можно постулировать изучение феномена культурной эволюции, совершенно не имея представления о ее механизме. «Все, что нам необходимо сделать, так это признать, что культурное наследование существует, и его пути являются отличными от генетических» [64] .

Одна из постоянных жалоб Докинза на религию заключается в том, что религия является эстетически ущербной. Ее взгляд на Вселенную ограничен, беден и ниже той реальности, которая известна науке [65] . Вселенная поистине таинственна, величественна, прекрасна и внушает благоговение. Виды представлений о Вселенной, которые традиционно имеют религиозные люди - слабы, жалки и болезненны в сравнении с тем, чем Вселенная является в действительности. Вселенная, представленная организованными религиями - это убогая маленькая средневековая Вселенная, к тому же предельно ограниченная.

Логика этой серии утверждений такова, что ей довольно трудно следовать, а ее фактологический базис является поразительно пренебрежительным. «Нюрнбергские хроники» (1493) предлагают нам прекрасную иллюстрацию доминирующих идей этого времени. «Средневековый» взгляд на Вселенную, возможно, в самом деле, более ограничен, чем современные концепции, но он не имеет отношения к религии ни как причина, ни как следствие. Он отражает науку того времени, главным образом, основанную на труде Аристотеля «О небе». Если Вселенная религиозного человека в средние века была и в самом деле «убогой», то это было следствием того, что средневековые люди доверяли лучшим космологам своего времени говорить о том, как выглядит Вселенная. Они были уверены, что это научная истина, и принимали ее. Они были достаточно наивны, утверждая, что написанное в их учебниках - истина. Именно это доверие к науке и ученым, которое столь некритично рекомендует Докинз, привело их к разработке богословия вокруг данного взгляда на Вселенную. Они не знали о таких вещах, как «теория радикальных изменений в науке», которая сделала людей XXI в. более внимательными по отношению к слишком быстрому принятию последних научных теорий, и гораздо более критичными к тем, кто основывает на них мировоззрение.

Следствием необоснованной критики Докинза является то, что религиозный взгляд на реальность является ущербным и бедным в сравнении с его собственным. Несомненно, что этот подход является важным фактором в порождении и утверждении его атеизма. Все же анализ Докинзом этого вопроса разочаровывающее скуден и неубедителен. Одна из общих тем большинства религиозных сочинений в английской литературе в 1550-1850 гг. заключается в том, что научное исследование величия и славы природы ведет к большему пониманию славы Божией [66] . Хотя я не вижу причин приписывать этот основной мотив авторам, но в их интересах было преувеличивать красоту и удивительность тварного порядка - так, чтобы иметь, соответственно, еще более величественное представление о Боге. Само пренебрежение историческим свидетельством, которое Докинз мог бы привести в поддержку своего экстравагантного развенчания религиозного видения реальности, удивляет не меньше, чем наблюдение, что наше понимание огромности и сложности Вселенной увеличилось в последние годы.

Христианский подход к природе выделяет три пути, благодаря которым приходит чувство благоговейного трепета перед наблюдаемым:

1. Непосредственное чувство удивления красотой природы. Оно возникает мгновенно. Это «замирание сердца», которое Уильям Уордсворт описал при видении радуги в небе, встречается до какой-либо сознательной теоретической рефлексии. На языке психологии это скорее восприятие, нежели познание. Я не вижу какой-либо причины полагать, что вера в Бога уменьшает это ощущение чуда. Аргумент Докинза в этом пункте является настолько неопределенным и настолько предельно недостоверным, что я боюсь, что я не понимаю этого.

2. Производное чувство удивления математическим или теоретическим представлением реальности, которое возникает благодаря ей же. Докинз также знает и одобряет этот второй источник «благоговейного удивления», но, кажется, полагает, что религиозные люди «веселятся, пока есть тайна, и жульничают, когда это объясняется» [67] . Это совершенно некорректно. Суть проблемы в том, является ли чисто мимикрический подход к рефлексии адекватно применимым к реальному миру. Если теория понимается просто как мимикрия, то мы не способны объяснить чувство удивления, которое вызывается самой природой [68] .

3. Далее, производное чувство удивления тем, на что указывает естественный мир. Одна из центральных тем христианского богословия заключается в том, что творение несет на себе отпечаток Творца. «Небеса поведают славу Божию» (Пс. 19.1). Для христиан созерцание красоты творения — это признак славы Божией, и поэтому такой опыт особенно желанен. Докинз исключает какую-либо ссылку на трансцендентное из естественного мира. Он полагает, что религиозный подход к миру приводит к утрате чего-то важного [69] . Прочитав «Расплетая радугу» несколько раз, я все же не понял, что это за утрата. Христианское прочтение мира не отрицает ничего, о чем говорят нам науки, за исключением натуралистской догмы, что реальность ограничена тем, что может быть познано посредством естественных наук. Встреча христианина с естественным миром, предлагая новую мотивацию к исследованию природы, добавляет богатство, которое я нахожу совершенно отсутствующим в рассмотрении Докинза. Еще Жан Кальвин (1509-1564) писал о том, как он завидовал тем, кто изучал физиологию и астрономию, потому что им доступно прямое видение чудес творения Божия. Невидимый и нематериальный Бог, указывал он, мог быть познан через исследование чудес природы.