– Рому, – коротко потребовал он и добавил после секундного размышления: – Ибо в поединке горы и мыши неизменно побеждает львиная кротость… Черт побери! Подай мне рому, Сэмми!

Сейчас Лоссберг смотрел на своего штурмана с задумчивостью. Тот уже закончил возню с прокладкой курсов для кораблей дивизиона, утвердил сегодняшний состав вахтенных команд и мечтал плотно поужинать. Лоссбергу есть не хотелось, но вот выпить – да.

– Можно и по чарке, – согласился он. – Тогда уж распорядись, чтобы ужин принесли в салон.

– Беда с этими штурманами, – пожаловался Кришталь, выбираясь из кресла. – Ас Бэрдом, я думаю, придется расставаться, иначе он угробит нам “Каймана”. Оболтус он, и соображения – ноль, такому только вокруг Метрополии круги наматывать, и не более. Я напишу представление о переводе, а ты подмахни.

– Когда вернемся, – пожал плечами Лоссберг.

Командирская капсула вынесла их на пятидесятую палубу. Задумчиво приглаживая свои по-прежнему длинные волосы, Лоссберг выбрался в коридор, залитый приятным для глаза молочным светом плафонов.

– Я вот думаю, не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле, – произнес он, обшаривая карманы в поисках ключа. – До полковничьего ценза парню не хватает сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое быстрее… Когда вернемся, конечно.

Империя готовилась к войне. Боевой флот, и без того гигантский, жадно всасывал в себя миллионы и миллионы людей, призывая офицеров и специалистов запаса, его стапели работали в конвейерном режиме, выбрасывая в космос тысячи кораблей новых, упрощенных проектов, но, несмотря на все это, многовековые традиции оставались незыблемы. Для получения очередного чина офицер должен был не только вылетать “ходовой ценз”, но и иметь в запасе определенное количество побед экипажа.

– Ты что же, боишься не вернуться? – подозрительно прищурился Кришталь.

Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском салоне. Генерал открыл бар, вытащил на свет божий четырехгранный штоф рома и привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.

– Знаешь, – сказал он, – я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя, дурака, жалко.

– Что ты несешь? – возмутился Кришталь.

Лоссберг хищно воткнул вилку в салат.

– Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался – сейчас или потом?

– Потом – понимаю… А сейчас-то что?

– А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы стать “каретой” для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную каверзу… Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.

– Черт. – Кришталь перестал жевать и скосил глаза на бутылку. Лоссберг понял его без слов – наливать себе в присутствии старшего по чину было бестактно – и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам.

– Да-да, – улыбнулся он с мрачной иронией, – опять… Будем надеяться, что “Циклоп” мы на сей раз не угробим. Сейчас трудно найти приличный корабль.

– Вот черт, – повторил Кришталь.

– Я ждал вас… Идемте в сад, там сейчас лучше всего.

Борис Соловец показался Хикки несколько постаревшим. Они не виделись почти год, и за это время грузный старик заметно сдал – обвисли щеки, взгляд стал немного рассеянным. Двигаясь за его мощной фигурой, Махтхольф подумал, что Соловец, возможно, болен. Все-таки годы, а ему было глубоко за сотню, дают о себе знать: время неумолимо, от старости не могут вылечить никакие врачи.

Соловец прошел через вымощенный розоватой плиткой дворик и толкнул решетчатую калитку. Чуткий нос Хикки поплыл в тонком аромате фруктовых деревьев. Под раскидистой яблоней хозяина ждал легкий резной столик с напитками и сладостями.

– Что будете пить?

– Пожалуй, водки. Чистой.

Соловец одобрительно крякнул и запустил руку в покрытое инеем ведерко. Хикки удобно устроился в кресле, разодрал кожуру сочного банана и вдруг подумал, что старик оказался хитрее всех – до грядущего кошмара он, возможно, и не доживет. Эта мысль заставила его улыбнуться. Соловец вернул бутылку в ведерко и поднял на гостя проницательные черные глаза.

– У вас веселые новости?

– Ах, если бы… Новости у меня как раз не очень.

Четверть часа спустя, причастившись парой объемистых рюмок, старик немного порозовел и оживился. Теперь про него было трудно сказать, что старый пройдоха готовится дать дуба. Хикки навострил уши и разодрал новый банан.

– Ключевая фигура в этих конфликтах – Петух Дюваль… Сам он старается не слишком светиться, и многие действительно не подозревают, на чью, собственно, мельницу льют воду. А крутит всем именно он, Дюваль. Это ему выгодно, чтобы Золкин и Лоренцо с компанией грызли друг друга на всех маршрутах вокруг Облака, потому что так проще договариваться с таможней и чиновниками из Технического надзора. Логика тут простая: они, сволочи, вообще чуть ли не гангстеры, а я вот хороший, добрый и законопослушный. Раз так, зачем меня трогать? Лучше их, негодяев… К тому же Золкин здорово попался с наркотой – дело не закрыто до сих пор, и одному богу ведомо, чем все это для него кончится.