Кампания 1858 года началась сначала, теперь уже за пределами штата Иллинойс.

II

Вся вторая половина 1859 года оказалась одной сплошной волной политических речей Авраама Линкольна, которые произносились им по всему северо-западу США. После его успеха в Огайо он оказался желанным гостем республиканцев Айовы, Индианы, Висконсина и Канзаса. Везде он говорил примерно одно и то же: всякое благосостояние в основе своей стоит на свободном труде, и всякий, у кого есть пара умелых сильных рук и желание приложить их к делу, имеет шанс добиться успеха.

Он показывал на себя и говорил, что начинал свою жизнь работником по найму: рубил лес, который шел на шпалы, и зарабатывал тогда 12 долларов в месяц.

И он добился успеха, и если это смог сделать он, то, очевидно, сделать то же самое имеет шанс каждый! Но, добавлял Линкольн, свободный труд на земле не должен конкурировать с трудом негров, которым хозяин не платит ничего. Рабовладение не может быть допущено на новые земли – это было бы и нечестно, и аморально. Ибо для рабского труда идеальный инструмент – это слепая лошадь, ходящая по кругу, лишенная и собственной воли, и всякой возможности к осознанию собственных интересов. Рабовладение – зло. И если нельзя пока что искоренить его там, где оно составляет основу социальной пирамиды, то уж допустить его распространение – грех перед Господом.

Речи Линкольна имели большой успех. Отчеты о них стали появляться в газетах. Про него стали говорить, что он превосходный человек. И что его следовало бы номинировать на высокий пост как кандидата от республиканской партии. Начали поговаривать даже о том, что из Эйба Линкольна мог бы получиться неплохой вице-президент. Поначалу идея выглядела дикой. Но успехи Линкольна, « бесхитростного оратора из народа», продолжались. В Огайо вышла книжка, составленная из его речей, – она стала бестселлером.

Тем временем в среде республиканцев шли оживленные дебаты на важнейшую тему – кто из них наилучшим образом послужил бы интересам партии в 1860 году, в ходе президентской кампании. Выдвигалось несколько кандидатур. Вероятно, сильнейшим из претендентов был сенатор от штата Нью-Йорк, Уильям Сьюард, который к тому же был еще и бывшим тамошним губернатором. Оказалось, однако, что сторонники партии «ничегонезнаек» и слышать о нем не хотели – как, впрочем, и он о них.

В Пенсильвании имелся свой кандидат, Саймон Кэмерон, – но он был сильно запачкан множеством сомнительных сделок и считался коррумпированным. Был губернатор Огайо – Сэлмон Чейз, однако даже его друзья признавали, что он хороший администратор, но оратор просто отвратительный. Был Эдвард Бэйтс из штата Миссури – человек умный, с твердой репутацией консервативного прагматика. Но он не был членом республиканской партии, и как-то не было похоже, что он вообще к ней примкнет, пусть и не сейчас, но хотя бы в каком-то представимом будущем…

И как-то вот так, шаг за шагом, и как бы без особых усилий со стороны Линкольна, его имя стало все чаще и чаще всплывать в качестве возможного выбора партии республиканцев. Он был одним из основателей этой партии. Он был совершенно чист с точки зрения каких бы то ни было нечистоплотных сделок. Наконец, он был оратором, собиравшим огромные толпы.

В феврале 1860 года его пригласили в Нью-Йорк, с просьбой выступить перед собранием молодых республиканцев.

III

Юрист из Иллинойса слабо представлял себе, перед какой аудиторией придется ему выступать. Он только знал, что делать это ему надо « в старых штатах, там, на Востоке…», и не хотел ударить лицом в грязь. Так что Авраам Линкольн заказал себе самый лучший костюм, какой только можно было раздобыть в его краях, и выложил за фрак, пошитый в мастерской «Вудс и Хенкле», целых 100 долларов. Реальность, с которой он столкнулся в Нью-Йорке, по-видимому, его несколько удивила, потому что там в числе «молодых республиканцев» его поприветствовал Уильям Брайант, которому как раз стукнуло 65 лет.

27 февраля Линкольн в первый раз в жизни смог полюбоваться на Бродвей. Ну, и ньюйоркцам тоже не терпелось полюбоваться на « одинокую звезду Иллинойса», как Линкольна именовали газеты на Западе. Что подумал о Нью-Йорке Линкольн, мы не знаем, – он своим мнением на этот счет с потомством не поделился. Но вот Нью-Йорк посмотрел на провинциала с веселым недоумением. Наряд, на создание которого Линкольн не пощадил ни трудов, ни расходов, понимающим людям показался довольно нелепым. Зал, в котором Линкольн должен был выступать, оказался забит до отказа.

Публика ожидала увидеть на подиуме нечто странное, и она не была разочарована. На возвышении появился странный человек, чрезвычайно худой и чрезвычайно высокий, с очень длинными руками и ногами, – в общем, это был далеко не тот облик, в котором ньюйоркцы представляли себе государственного деятеля. И голос у него оказался тоже нехорош – слишком высокий, даже какой-то пронзительный.

Ну а дальше оратор начал говорить – и где-то минут через десять аудитория забыла, как он одет, как он выглядит, и даже забыла, как звучит его голос. Его просто слушали. И послушать его, право же, стоило.