Возможно, что все так и шло по вышеприведенному сценарию. Но настораживает один, на первый взгляд весьма неприметный факт: совпадение даты убийства Кирова с датой принятия закона «О статусе Специального судебного присутствия Верховного суда СССР» от 1 декабря 1934 года, согласно которому судебные дела по привлечению к ответственности «врагов народа» должны рассматриваться в ускоренном порядке, с почти неизменным приговором — расстрел. То есть, своеобразная «советская гильотина» была сработана еще до убийства С.М. Кирова и включилась в «работу» гораздо раньше, чем прозвучал роковой выстрел в Смольном, когда обманутый муж-«рогоносец» Леонид Николаев нажал на спусковой крючок.

Как выяснится впоследствии, еще в конце 1931-го — начале 1932 года существовал заговор с целью ликвидации Сталина и ближайших к нему соратников. Именно тогда были выявлены и ликвидированы преступные группировки: «дела» Слепкова («школа Бухарина»), Сырцова-Ломинадзе, «право-левой» организации Стэна, группы Рютина, высылка за связь с последней в Минусинск и Томск Зиновьева и Каменева. Считается, что именно тогда возникла сама мысль о физическом устранении вождя. Обычно «Кремлевский заговор» относят к концу 1933-го — началу 1934 года, видя в нем своеобразный отклик на дошедший до Советского Союза призыв Троцкого «убрать Сталина», совершить новую «политическую» революцию, ликвидировав «термидорианскую сталинскую бюрократию».

К концу 1934 года уже вовсю раскучивалось «Кремлевское дело», вскоре переименованное в «дело Енукидзе», или, как его именовали еще, дело «Клубок». Енукидзе, будучи в то время секретарем президиума ЦИК СССР, попал «под раздачу» в связи с тем, что, будучи ответственным за подготовку проекта новой Конституции СССР, он позволил себе не согласиться с наиболее радикальными планами Сталина по переустройству политической системы страны.

Несомненно, слова Сталина в докладе на XVII съезде партии о возможности использовать парламентаризм и буржуазную демократию оказались далеко не случайными и имели отношение не только к европейским странам. Именно от даты произнесения их, скорее всего, и следует вести отсчет медленно вызревавшей идеи конституционной реформы в СССР. Идеи, которая стала приобретать конкретные черты в мае 1934 года, но поначалу, возможно, мыслилась довольно скромно — всего лишь как внесение «изменений и дополнений» в Основной закон.

Подготовленные А. Енукидзе предложения, которые должны были лечь в основу докладов на всероссийском и всесоюзном съездах Советов, были раскритикованы Сталиным по ряду позиций и прежде всего за то, что Енукидзе предлагал всеобщие выборы считать «открытыми», в то время как Сталин мыслил их «тайными». Сталин перепоручил подготовку проекта постановления ЦИК СССР и его обоснование Молотову в январе 1935 года, а Енукидзе попал в ряды фигурантов «Кремлевского дела». Таким образом, начало первой фазы репрессий, так называемой их «мягкой» фазы, прочно ассоциируется с началом подготовки к принятию новой Конституции СССР, которое состоялось в начале декабря 1935 года (5 декабря — День сталинской Конституции) и новой избирательной системы, предполагающей равные прямые выборы в Верховный Совет СССР с тайным голосованием, которые должны были состояться в декабре 1937 года. Так что эти взаимосвязанные процессы шли параллельно, а совпадение двух «исторических» дат: принятие репрессивного закона и убийство С.М. Кирова — это трагическая случайность.

Тем не менее, с убийством Кирова уже готовая к действию «советская гильотина» заработала во всю мощь. Уже 16 января 1935 года было опубликовано заявление прокуратуры СССР о якобы найденных доказательствах причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова, они были арестованы буквально через две недели после убийства (16 декабря 1934 года). Через три недели после выстрела в Смольном, центральные газеты СССР опубликовали сообщение «В народном комиссариате внутренних дел». Оно информировало, что предварительное расследование убийства Кирова закончено и дело передано в Военную коллегию Верховного суда СССР.

«Установлено, — отмечалось в сообщении, — что убийство тов. Кирова было совершено Николаевым по поручению террористического подпольного «Ленинградского центра…» Мотивами убийства тов. Кирова явилось стремление добиться таким путем изменения нынешней политики в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы…» [37] .

Первый процесс оказался на редкость непродолжительным. Он начался 28 декабря в 14 час. 20 мин, а завершился в 5 час. 45 мин. 29 декабря. Завершился неизбежным приговором, вынесенным выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР, «за организацию и осуществление убийства тов. Кирова» четырнадцати обвиняемых к расстрелу. Причем не только Николаева — единственного, чья вина была бесспорна, но еще и его бывших товарищей по комсомольской работе, тех самых, кого выявило следствие как просто близких знакомых Николаева.

Сегодня обвинение родных и близких Николаева в прямом соучастии в преступлении невольно напоминает ритуальное жертвоприношение, совершаемое при похоронах племенного вождя. Но в конце декабря 1934 года оно воспринималось совершенно иначе и служило более чем веским доводом в пользу существования террористической подпольной организации, и подготовленного ею заговора.

Тогда в общественном сознании исключалась сама мысль о возможности действий Николаева в одиночку, да еще по каким-то личным мотивам.

Следом за первым процессом прошли еще несколько громких судебных разбирательств. На первом из них, «по делу Зиновьева, Евдокимова, Гертик и других» («Московский центр»), носившем откровенно политическую окраску и состоявшемся 15 января 1935 года, предстало 19 человек, в том числе Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев и др., в отношении которых еще три недели тому назад НКВД во всеуслышание заявляло, что в отношении большинства из них «следствие установило отсутствие достаточных данных для придания их суду». Однако теперь эти «данные» отыскались, да столь весомые, что мера наказания колебалась от десяти лет тюремного заключения (Зиновьеву и трем другим обвиняемым) до пяти (Каменеву и двум его «подельникам»).