Во-первых, как мы попытались показать выше, Сталин на съезде вовсе «не проиграл», а по многим позициям выиграл «вчистую», а, во-вторых, на основании каких аргументов Е. Прудникова делает столь пессимистичный вывод? Вот этот аргумент: «О том, опять же косвенно, свидетельствует разговор, воспроизведенный в книге воспоминаний Судоплатова. Автора мемуаров больше всего поразило, что Берия обращается к Хрущеву на «ты», а саму реплику министра он приводит лишь для иллюстрации. Между тем, Берия говорил Хрущеву:

— Послушай, ты сам просил меня найти способ ликвидировать Бандеру, а сейчас ваш ЦК препятствует назначению в МВД компетентных работников, профессионалов по борьбе с национализмом!» [113]

И не больше! Других аргументов для подтверждения столь серьезного вывода Е. Прудникова не приводит. Но этот фрагмент взят из диалога между Берией и Хрущевым, когда Берия уже возглавил МВД, в котором он наводил «порядок», то есть после смерти Сталина, в свои «112 дней». Так ведь к этому времени, а точнее 5 марта, за несколько часов до смерти Сталина, «старая гвардия» вернула все на круги своя, в том числе и кадровые вопросы. Не случись внезапной смерти вождя, такой диалог не мог состояться в принципе. Так что, по плану Сталина, партии предстояло, конечно, заниматься и кадрами, но исключительно своими собственными, и не более. Да об этом красноречиво говорит, нет, криком кричит, сам факт упразднения на съезде Оргбюро, основной работой которого была как раз кадровая.

А вот одну серьезную ошибку во время работы XIX съезда Сталин все-таки совершил, отправив в 3-месячный отпуск руководителей тайной службы контрразведки — А. Джугу и Ю. Маркова. Эта служба славно потрудилась, отработав и представив Сталину «Список 213-ти» лиц высшей партноменклатуры, подлежащих ликвидации по мере реформирования руководящих органов страны. Поскольку Сталин не делал ничего, не продумав тщательно последствий своих действий, то попробуем «восстановить» ход его рассуждений в связи с временной отставкой указанных лиц.

Получив на руки основной «плод» деятельности отставников, Сталин решил, что «мавр свое дело сделал» и на подготовительном этапе реализации своих чрезвычайных реформ «мавра» можно отправить в тень, дабы не сорвать трудный переговорный процесс с «четверкой». Если же в ходе начавшихся мероприятий по реформированию властных структур возникнут очаги сопротивления, то «отставников» можно будет срочно призвать. Надо полагать, это делалось из гуманных соображений, Сталин не желал кровопролития, не хотел повторения ужасов 37-го. И для этого у него были серьезные основания, о чем выше уже говорилось: и Сталин был не тот (генералиссимус, международно-признанный полководец Второй мировой войны) и партноменклатура не та, что была в 30-е годы (твердокаменная, большевистская).

Однако риск весьма определенных негативных последствий в связи с «увольнением» руководства сталинской службы контрразведки все-таки был. Он состоял в том, что мог возникнуть заговор «обреченных», почувствовавших ослабление контроля за ними со стороны сталинских «церберов». О возможности существования такого заговора с целью физического устранения Сталина говорят практически все исследователи и «любители» изучения последних дней (недель, месяцев) жизни Сталина.

Иные «исследователи» относят возможность возникновения такого «заговора» чуть ли не к началу 1952 года, когда был сначала отстранен от должности, а затем и арестован долголетний руководитель сталинской службы охраны генерал-лейтенант Власик. Подумать только! Якобы Игнатьев расправляется с Власиком, затем с Поскребышевым, убивает коменданта Кремля Косынкина, меняет по своему усмотрению лечащих врачей — да что же это за монстр такой неукротимый выискался — вот-вот доберется до самого Сталина! Хорошо если эти действия, якобы, дело рук Игнатьева — он руководит МГБ и лично возглавляет сталинскую охрану. Но ведь большинство «исследователей» приписывают все вышеперечисленные «подготовительные мероприятия» Л.П. Берии, он же курирует, якобы, токсикологическую лабораторию Майра-новского, в которой имеет свободный доступ к ядам, ампулы с которым постоянно имеет при себе и только ждет случая, чтобы вытряхнуть их содержимое в пищу или вино, которые подают вождю.

Итак, ближайшее окружение Сталина, якобы, преисполнено желанием убить Сталина. Это могут сделать действительно только самые близкие, допущенные к «телу» вождя люди, поскольку никакие диверсанты не смогли бы даже близко подойти к нему. Самое большее — иметь «удовольствие» видеть вождя на трибуне Мавзолея. Так что «следы» ЦРУ и других иностранных спецслужб затерялись где-то в тумане.

В поездках Сталина предпринимались чрезвычайные по тем временам меры безопасности. Причем их надежность многократно усиливалась их конспиративностью, обстановкой абсолютной тайны. Ближайшее окружение (неполитическое) — были сверхнадежные, многократно проверенные люди. «Одной из основ тирании Сталина был его необыкновенный инстинкт самосохранения, выражавшийся в безошибочном подборе личных сотрудников и личной охраны… Работник, подобранный по признакам, одному только Сталину ведомым, проходил свой испытательный стаж по заданиям Сталина и под его непосредственным наблюдением. Тот, кто выдерживал это испытание, навсегда входил в «живой инвентарь» внутреннего кабинета Сталина. Опираясь на этот «кабинет», Сталин и захватил «необъятную власть», о которой Ленин пишет в своем «Завещании» (А.А. Авторханов).

Если отбросить в сторону антисталинские эпитеты и формулировки, то следует признать, что Авторханов прав — Сталин надежно охранялся. И здесь исключительно важную роль играла секретная служба сталинской разведки и контрразведки, о существовании которой ни Авторханов, ни большинство из пишущих на сталинские темы ничего не знали. Да и поныне не знают. Вот, например, что пишет известный биограф И.В. Сталина, историк и весьма плодовитый публицист А.Б. Мартиросян, который в одной из своих последних книг приводит следующие слова одного из фигурантов личной сталинской разведки и контрразведки, которого автор хорошо знал:

«До архивов личной разведки Сталина… не добраться — официально ее не существовало, первые экземпляры многих ее документов, поскольку они находились у Сталина, были уничтожены Хрущевым в первые три года после смерти Сталина, иначе не получилась бы его дурдомовская «оттепель»… А неофициально… — когда придёт время, эти архивы заговорят в полный голос, и многим, очень многим и на Западе, и на Востоке, не говоря уже о России, придётся, мягко выражаясь, вертеться, как жареным карасям на сковородке…» [114]