Дело обстояло на самом деле именно так, как оценил обстановку Никита Сергеевич. Послушаем профессора Мясникова:

«На следующее утро, четвертого, кому-то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы прибыла молодая врачиха, сняла электрокардиограмму и безапелляционно заявила: «Да, инфаркт». Переполох! Уже в «деле врачей-убийц» фигурировало умышленное недиагностирование инфаркта миокарда у погубленных-де ими руководителей государства. Теперь, вероятно, мы у праздничка. Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта, а заключения уже известны всему миру. Жаловаться на боли, столь характерный симптом инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно, не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта. Консилиум был в нерешительности. Я первый решил пойти ва-банк: «Электрокардиологические изменения слишком монотонны для инфаркта — во всех отведениях. Это мозговые псевдоинфарктные электрокардиограммы. Мои сотрудники по ВММА получали такие кривые в опытах с закрытой травмой черепа. Возможно, что они могут быть и при инсультах. Невропатологи поддержали: возможно, что они мозговые, во всяком случае, основной диагноз — кровоизлияние в мозг — им достаточно ясен. Несмотря на самоуверенный дискант электрокардиографички, консилиум не признал инфаркта. В диагноз был, впрочем, внесен новый штрих: возможны очаговые кровоизлияния в мышце сердца в связи с тяжелыми сосудодвигательными нарушениями на почве кровоизлияния в базальные ганглии мозга» [154] .

Как видим, профессор открытым текстом заявляет, что консилиум скрыл факт наличия инфаркта у Сталина, но ни у кого из членов «четверки» это не вызвало подозрения. А ситуация сложилась прямо-таки как зеркальное отображение событий 1949 года, когда в аналогичной ситуации академик В.Н. Виноградов [155] не признал факта наличия инфаркта миокарда у Жданова, несмотря на то, что врач Лидия Томашук, специалист по электрокардиографии, утверждала обратное. Как известно, именно эта «врачебная ошибка» послужила впоследствии стартовым сигналом для раскручивания «дела врачей». Здесь же преступное решение консилиума касалось самого Сталина, почти полубога — и ничего. «Молодая врачиха» (это своего рода «Лидия Томашук») не только диагностировала инфаркт миокарда, но и зафиксировала этот факт в своем письменном заключении, по которому современные специалисты однозначно подтверждают ее диагноз (об этом подробно говорилось в первой книге триптиха). Ведь стоило кому-то из «четверки» усомниться в справедливости заключения консилиума и пригласить из той же районной поликлиники еще одного специалиста для повторной расшифровки электрокардиограммы, так сразу же все члены консилиума, подписавшие это завиральное заключение, стройными рядами отправились бы в подвалы Лубянки, к своим коллегам — фигурантам по «делу врачей». Но ничего, пронесло!

Пронесло-то пронесло, но какова истинная причина столь крупного «везения для эскулапов», панически боявшихся оказаться в том самом подвале? Все просто объясняется, если представить, что «тандем» уже приступил к реализации своего замысла по проведению «спецакции». Мало того, уже был назначен непосредственный исполнитель, то есть «специалист», который в составе врачебного консилиума подписал это преступное заключение. Кто он? Но сначала нужно выяснить, каким образом в руках преступников оказался яд, который, скорее всего, дрожащей рукой в ночь с 4 на 5 марта этот «специалист» ввел в организм Сталина. Удивительное дело! Но нам даже не следовало напрягаться, чтобы проработать версию о процедуре получения Хрущевым ампулы с ядом (возможно двух), на случай какой-либо непредвиденной ситуации. Эту работу за нас проделал Ю. Мухин, отрабатывая свою, смахивающую на лихой детектив, версию отравления Сталина непосредственно руками Никиты Сергеевича Хрущева. Уважаемый читатель, откройте нашу книгу «Убийство Сталина. Все версии и еще одна» на стр. 118, где расписан сценарий этого «злодейства», и Вы убедитесь в том, насколько точно предугадал Ю. Мухин, милостью божьей прирожденный криминалист, нашу версию о приобретении Н.С. Хрущевым яда для совершения акта эвтаназии. Ничего не поделаешь, но нам приходится извиниться перед этим мастером криминального сыска за нашу критику его детективной версии отравления Сталина, которая, хотя и в весьма уважительном тоне, но все-таки не раз звучала на страницах триптиха.

С ответом на вопрос, когда конкретно была осуществлена «спецакция», нам также не пришлось долго ломать голову. На этот раз подсказку находим в итоговом заключении блестящего исследования Н. Добрюхи, приведенном в седьмой главе первой книги триптиха: «Был ли отравлен И. В. Сталин?» на с. 240–243. Памятуя о том, что у некоторых читателей может не оказаться под рукой этой книги, ниже воспроизведен ключевой фрагмент заключения Добрюхи:

«С часу до трех часов ночи (с 4-го на 5 марта 1953 года. — А.К.) дневник врачебных наблюдений почти не ведется. Вначале я думал, что это от полной безнадежности, но, когда вдруг обнаружил цитируемую ниже невзрачную бумагу, то… стало ясно, что это… от незнания, что делать, точнее от незнания, как поступить?! К этому времени (в ночь на 5 марта) пришли анализы крови и мочи, из которых следовал однозначный вывод: отравление(!), отравление(П), отравление(Ш) Заключение консилиума на 1 час ночи 5 марта предельно лаконично: «… При исследовании крови отмечено увеличение количества белых кровяных телец до 17000, вместо 7–8 тыс. по норме, с токсической зернистостью в лейкоцитах (вот оно (!!!) — Н.А.Д.). При исследовании мочи обнаружен белок до б промилле (в норме 0)». Еще одно подтверждение! Все стало ясно. Но… как врачи это могли сообщить Берии? Сразу последовал вопрос: «Лучше сами признавайтесь, кто из вас отравил товарища Сталина?! Иначе всех…» Что делать? Решили, учитывая безнадежность положения и упущенное время, просто зафиксировать факт… (Поэтому была такая длительная, без всяких процедур, пауза, нашедшая отражение в полном бездействии и первой записи лишь в 3 часа ночи… — Н.А.Д.)» [156] .

Исходя из этого заключения, почти со 100 %-ной вероятностью можно утверждать, что «спецакция» была осуществлена в полночь, то есть в 24.00 4-го или в 00.00 5 марта 1953 года (все темные дела творятся в полночь). Сталину оставалось «прожить» еще 21 час 50 минут. Но было ли это действо актом эвтаназии? Об этом чуть ниже, а сейчас критически проанализируем вывод Н. Добрюхи, подсказавшего нам практически точное время введения яда в организм Сталина.

Будучи пытливым исследователем, Николай Алексеевич, как и многие другие, тем не менее, оказался в плену «остроумной и глубокой» версии, что Сталин был отравлен во время того самого пресловутого не то ужина, не то затянувшегося обеда в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года. А вот анализ крови и мочи показал наличие яда лишь… в час ночи 5 марта! Логика, притом самая элементарная, указывает на две возможности: либо до этого времени НИ РАЗУ не проводилось исследование крови и мочи, либо отравление произошло не ранее как час тому назад. Альфой и омегой медицинской токсикологии является аксиома, что яд, попавший в организм человека, практически мгновенно проникает в кровь, и последствия его воздействия на состав крови обнаруживается при первых же пробах, взятых у больного для проведения общего анализа крови. Поскольку абсурдным было предположить, что, начиная с 7 часов 2 марта и до 1 часа ночи 5 марта ни разу не производилось взятие проб для общего анализа крови, то вывод напрашивается сам собой: яд в организм Сталина появился непосредственно перед взятием пробы в час ночи 5 марта.

Итак, «остроумная и глубокая» версия «отравления» Сталина в ночь на 1 марта 1953 года, о которой написаны горы исследовательской литературы, оказалась «глубоко ошибочной» (см. эпиграф ко второй книге триптиха).

Любознательный читатель:

— Все вышесказанное относительно отравления Сталина примерно за сутки до его смерти достаточно убедительно, в том числе и то, что «вдохновителем и организатором» проведения «спецакции» был именно Н.С. Хрущев. Но при чем здесь тогда Берия? — это во-первых? А во-вторых, кто именно тот «специалист» из состава врачебного консилиума, который взял на себя сомнительную миссию реально осуществить эту акцию?

Оба вопроса весьма интересны и своевременны, но прямого и точного ответа на них дать невозможно, причем по разным причинам в отношении каждого из них. Начнем со второго. Нам из далекого будущего, отстоящего от тех событий на 60 лет, легко рассуждать на тему о святости постулатов клятвы Гиппократа, которую, якобы дают медицинские работники, вступающие на стезю своей практической деятельности, и о канонах медицинской деонтологии [157] , одним из краеугольных камней которой является принцип «Не навреди!» Но те врачи, что несли нелегкую вахту у смертного одра Сталина, поименно знали своих коллег, томящихся в подвалах Лубянки. Знали они и то, что любое их неосторожное действие обернулось бы тем, что они сами оказались бы в соседних казематах с последующими пытками. Кто мог осмелиться возразить тому же Берии, который предложил одному из них под видом гуманного акта эвтаназии «помочь» смертельно больному Сталину избавиться от мучений? Тем более, что этого требовала сложившаяся политическая обстановка в стране, жизнь в которой замерла в ожидании любого исхода в борьбе медиков с тяжелым недугом вождя. Мало того, страна уже трое суток практически лишилась руководства, как центрального, так и на местах, поскольку вся руководящая элита страны сидела в кремлевском зале ожиданий, погрузившись в трагическое молчание. Обо всем этом было сказано «специалисту», и что? Он начнет объяснять Берии, что давал клятву Гиппократа, что по соображениям медицинской деонтологии должен бороться за жизнь пациента до его самого последнего вздоха? Мы не имеем права судить этих людей по этическим канонам нашего времени. А посему не имеем также права назвать имя того «специалиста» уже потому, что он давно пребывает в мире ином, а в этом мире живут и здравствуют его потомки, родственные чувства которых мы просто обязаны уважать.

Что касается нашей версии, что в паре с явным преступником Н.С. Хрущевым мог оказаться Л.П. Берия, то по мере своих сил мы это уже выше пытались сделать. К уже сказанному разве что можем добавить следующий штрих, подробно описанный нами на с. 200 первой книги триптиха. Там речь шла о том, что когда «новые (старые)» руководители государства возвратились с «исторического» заседания Президиума ЦК КПСС Верховного Совета СССР в зал, где шла последняя стадия борьбы врачей за жизнь Сталина, они застали следующую картину, о которой пишет в своих воспоминаниях реаниматолог Г.Д. Чеснокова: