Перед тем как отпустить, она сжала пальцы на моем горле — не сильно, но все же довольно чувствительно для шутки, — а затем снова повисла на руке у Миштиго, и мы двинулись дальше. Да, женщины никогда не дают мне пощечин, поскольку я всегда подставляю первой другую щеку, а они боятся грибка; так что, полагаю, слегка меня придушить — это и есть единственная для них альтернатива.

— Ужасно интересно, — поделилась Красный Парик. — Так необычно. Как будто во мне самой кто-то танцевал с ними. Странное было чувство. Вообще-то я не люблю танцы — никакие.

— Какой у тебя акцент? — перебил я ее. — Никак не могу определить.

— Не знаю, — сказала она. — Во мне помесь ирландского с французским. Жила на Гибридах, а также в Австралии, Японии, до девятнадцати лет…

Тут Хасан простонал, изогнулся, напрягая мышцы, и я почувствовал резкую боль в плече.

Я опустил его на порог и обыскал, обнаружив два метательных ножа, еще один стилет, очень изящный гравитационный нож, Бови с зубчатым лезвием, цепочки для удушения и металлическую коробочку с различными порошками и пузырьками с жидкостями, которые я не стал тщательно исследовать. Мне понравился гравитационный нож, и я оставил его при себе. Это был Корикама, очень хорошей отделки.

В конце следующего дня — назовем его вечером — я хитростью заманил старика Фила, решив сделать себе такой подарок за посещение номера Люкс Дос Сантоса в отеле «Роял».

Редпол до сих пор дает Филу от ворот поворот, как какому-нибудь возвращенцу Тому Пейну, даже несмотря на то что мой друг уже более полувека доказывает, что он тут ни при чем, — с тех самых пор, как стал обретать значительность и респектабельность. Помимо «Зова Земли», возможно, лучшего из написанного им, он также клепал Статьи Возвращения, которые помогли высветить нужную мне злобу дня. В ту пору Фил был способен на безответственные поступки, хотя в то же время считался постановщиком проблем, и я уверен, что он еще собирает в свой архив нежные взгляды и пылкие признания, время от времени достает их, стряхивает пыль, испытывая при этом явное удовольствие.

Кроме Фила, у меня был еще один предлог для визита — я хотел посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбного удара, который он получил в поселке. А вообще-то я хотел воспользоваться случаем, чтобы поговорить с Хасаном и выяснить, если уж на то пошло, готов ли он мне сообщить, каковы его теперешние обязанности.

Итак, мы с Филом отправились туда пешком. От строений Конторы до отеля было недалеко. Около семи минут своим ходом.

— Ты уже закончил писать элегию на меня? — спросил я.

— Еще над ней работаю.

— Ты двадцать лет это говоришь. Поторопился бы, чтобы я успел прочесть.

— Я могу показать тебе несколько очень милых… на Лоурела, на Джорджа, есть даже одна на Дос Сантоса. В моей картотеке все виды заготовок — из разряда трафаретов — для людей менее выдающихся. Однако твоя — целая проблема.

— А именно?

— Я вынужден постоянно ее обновлять. Ты ведь не стоишь на месте — живешь себе, радуешься, делаешь что-то.

— Не одобряешь?

— Большинство людей имеют честь что-то делать с полвека, а затем они замирают на месте. С их элегиями нет проблем. У меня такими шкафы забиты. Но, боюсь, твоя должна быть вещью свежеиспеченной с диссонансом в конце. Я не люблю так работать. Мне нужны годы, чтобы все хорошенько обдумать, чтобы тщательно оценить жизнь моего героя, и без вмешательства со стороны. А вы, те, кто живет свои жизни, как в народных песнях, с вами хлопот не оберешься. Думаю, ты хочешь, чтобы я написал тебе эпос, но я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я засыпаю на ходу.

— По-моему, ты просто водишь меня за нос, — сказал я ему. — Другие заполучают свои элегии, мне бы хотя бы парочка хороших детских стишков.

— У меня такое чувство, что твоя вскоре будет закончена, — заметил он. — Я постараюсь вовремя сделать для тебя экземпляр.

— О! Из каких таких глубин проистекает сие чувство?

— Кто может локализовать источник вдохновения?

— Ты.

— Это снизошло на меня, когда я медитировал. Я был занят сочинением элегии на веганца — конечно, просто так, в порядке упражнения — и вдруг поймал себя на мысли: «Скоро я закончу элегию на грека». — Немного помолчав, он продолжал: — Концепция этой вещи такова: ты — как два человека, один ростом выше другого.

— Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переносить вес с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Таким образом я концептуализирую твою идею. Ну и что дальше?

— Ничего. Ты все это не совсем правильно понимаешь.

— Это культурная традиция, против которой у меня никогда не было достаточного иммунитета. Вроде моей слабости к узлам, лошадям — Гордия, Троя… Сам знаешь. Мы прилипалы.

Он молчал на протяжении десяти последующих шагов.

— Так перья или свинец? — спросил я его.