Николай говорил вчера, что именно здесь собирается главный кулак вражеского удара. Глеб знал: стоит разбомбить бронепоезд — и продвижение белых задержится. Не меняя курса, он вел самолет к цели. Он отчетливо видел нарядную станцию на самом берегу реки, бронепоезд, красные крыши строений и с радостью почувствовал, что налет застал противника врасплох. Внизу еще бегали, суетились, устанавливали пулеметы, наводили на аэроплан пушки, а он уже сделал круг над бронепоездом и схватился левой рукой за рычаг.

Белогвардейцы стреляли по самолету из винтовок. Глеб дернул рычаг, и бомба полетела вниз, на бронепоезд.

Внизу уже тянулся дымок. Когда, начиная второй круг, летчик приготовился снова нажать рычаг, он увидел пламя на станционных путях, и ни паровоза, ни вагонов нельзя было разглядеть сквозь клокастый наплыв черного дыма, — должно быть, бомба попала в цистерну с горючим.

Второй бомбой можно было поразить другую цель, и Глеб решил уничтожить вражескую батарею. Артиллерия беспорядочно обстреливала самолет. Глеб видел дымки разрывов прямо перед собою.

«Туда — и быстрей!» — Он снова начал кружить над батареей. — «Этот выстрел уже не поразит», — думал он, глядя на расплывшееся сбоку синеватое облачко дыма, и опять нажал рычаг. Орудийные расчеты сразу разбежались, и красновато-черные столбы пламени снова рванулись кверху.

Механик, смотревший вниз, через борт, оглянулся, развёл руками и на самые брови надвинул кожаный шлем. «Должно быть, знак дает, что пора взяться за живую цель», — решил Глеб.

Теперь они летели над шоссе. На несколько верст растянулись пешие колонны врага. Кавалерия шла на рысях впереди пехоты.

Глеб снизил самолет. Он летел на высоте триста метров, не больше. Механик обстреливал вражьи колонны. Конники соскакивали с лошадей и разбегались по опушке ближнего леса; пехотинцы, пытаясь укрыться от пуль, ложились в канавы, бросались в воду, и только несколько человек залегло у пулеметов.

Механик снял шлем, вытер пот со лба и со щеки. Он написал записку Глебу, и летчик сразу разобрал главное, что было сказано в этих каракулях: «Все патроны расстреляны…»

«Не очень ли мы поторопились? — подумал летчик. — А что если встретим на обратном пути неприятельский самолет? Как будем тогда драться с ним? Не стыдно ли будет, если потом в белогвардейских сводках появится хвастливая реляция о красном самолете, не принявшем боя?»

Он снова пролетал над местами, которые бомбил сегодня. Там теперь никого уже не было, только два разбитых взрывом вагона дымились на безлюдных станционных путях.

Обратный путь займет не меньше часа, и Глеб ясно представил, как обрадуется Быков, когда прочтет донесение о сегодняшнем полете. Сядут за обеденный стол, Лена будет разливать чай, Тентенников затеет игру в шашки и начнет спорить из-за каждого хода, а проиграв, станет жаловаться на головную боль и вступит в смешные пререкания с отцом Быкова. Потом они пойдут гулять в лес и, если еще не очень поздно, станут собирать грибы, а вечером начнется разговор о последних московских новостях, и придут газеты и письма…

Глеб оглянулся.

То, что он увидел, было неожиданно и страшно. Несколько мгновений Глеб не мог прийти в себя. Ему казалось, будто это грезится, мерещится после волнений сегодняшнего полета.

Нет, он не ошибся. Механик лежал на борту, запрокинув назад голову, и кожаный шлем его валялся рядом. На макушке сочилась рана, и сиденье было забрызгано кровью.

Глеб летел с мертвым пассажиром и, если бы его спросили, даже не смог бы рассказать, как погиб его боевой товарищ. Ведь он и фамилии нового механика не знал, а при нынешней спешке могло случиться, что новоприбывшего допустили к полетам, не записав документов, — тогда и выяснить будет невозможно, кем он был. Не разыщешь же его потом только по имени!

Он летел с мертвым механиком на север, к своим, несмолкаемый рев мотора ободрял, напоминал о жизни, звал вперед и вперед… Внизу спешившиеся конники. Они обстреляли самолет, убили механика — и вот теперь охотятся за ним. Если бы у него были еще бомбы, он бы разогнал их, уничтожил до последнего человека… А теперь… а теперь — вверх…

Вдруг привычное ухо его уловило глухой перебой, сильнее и сильнее врывавшийся в ровный гул мотора.

«Чихает», — решил он. И сразу мотор замолчал.

Глеб оглянулся: бензопровод пробит… Из него медленно, тонкой струйкой вытекает газолин…

Самолет шел на высоте четыреста метров. Глеб выключил газ, пошел на снижение.

Неприятельский отряд, обстреливавший самолет, остался на том берегу реки. С каждым мгновением приближался отлогий, размытый берег… Несколько секунд томительного ожидания — и вот уже колеса скользят по земле… Деревья становятся привычно большими, кустарники выползают из-за пригорка… Земля… Земля…

Глеб бросился к механику, поднял его за плечи, заглянул в открытые голубые глаза.

Словно ожидая чуда, он громко крикнул: