Опушка леса опустела, словно появление самолета заставило разбежаться отряд.

Быкова удивила странная встреча, а Тентенников растерялся и сгоряча написал: «Не мерещится ли нам спросонья?»

Быков снова закружил над опустевшей поляной.

Он старался ни о чем не думать, только вести самолет, кружить и кружить без конца, пока не появятся, наконец, на поляне люди, но странное сомнение начало вдруг тревожить его. А что если Полевой ошибся и по карте показал направление неверно? Ведь тогда нужно возвращаться на старое поле, а уж скоро заляжет повсюду тьма, и придется садиться на первом попавшемся месте, и хорошо, если посчастливится самим остаться в живых. И снова будут пробираться двое по безлюдным дорогам, то и дело ожидая встречи с вражеской разведкой.

«Может, еще ниже лететь?» — написал Тентенников.

Быков смотрит на стрелку — высота 20 метров.

Еле различимый в наступающих сумерках, прямо перед носом самолета заклубился сизый дымок.

«Неужели нас начинают обстреливать? — подумал Быков. — Тут уже ничего не понять: белые на обратном пути не обстреливали, а свои бьют».

Он снова набрал высоту.

Стрелка неторопливо взбирается вверх. Триста… четыреста… пятьсот… Еще немного, и они спасены, опасность минует…

«Я на всякий случай вымпел сброшу, — написал в записке Тентенников. — Кажется мне, будто тут путаница».

Тентенников взял тяжеленный болт, специально припасенный для сбрасывания донесений, написал записку: «Я самолет Быкова и Тентенникова, приданный к вам». Он нарочно не написал фамилии Полевого, чтобы посторонние люди, если им достанется записка, не определили, какой отряд действует в белом тылу.

Теперь оставалось только привязать к болту полотнище, в которое завернута записка.

«Готово», — написал Тентенников.

Снова прыгнула вниз стрелка. Вскоре Тентенников выбросил за борт вымпел.

Снизу еще обстреливали самолет, но с обычным своим спокойствием Быков продолжал кружить над поляной.

На поляну выбежали люди с белыми полотнищами и торопливо начали их выкладывать на траву. Длинное полотнище… еще одно длинное полотнище… и вот еще одно полотнище, сложенное пополам. Теперь уже нельзя было сомневаться: отряд Полевого показывал летчикам место посадки.

«Садись!» — снова написал на клочке бумажки Тентенников.

Но Быков и сам уже шел на посадку.

…Первым, кого летчики увидели на поляне, был Полевой. Торопливо семеня по узкой тропинке короткими своими ногами, он издали грозил кулаком и свирепо кричал:

— Тоже путаники какие, прости господи!

Летчики стояли возле самолета и тоже показывали кулаки Полевому: дескать, еще неизвестно, кто из нас путаник — мы или ты, товарищ партизанский командир…

— Живы? — спросил запыхавшийся Полевой, подбегая к самолету и рукавом проводя по потному, раскрасневшемуся лицу.

— Как видишь, — насупясь, ответил Тентенников.

— А я уж и не чаял вас живыми увидеть.

— Еще бы! — сказал Быков. — Если полтораста человек начинают обстреливать свой же самолет, нечего надеяться на хороший исход перестрелки. Хорошо еще, что мы не ответили вам тем же, а то ведь Кузьма у нас стрелок отличный.

— Час от часу не легче! Вам оправдываться надо, а вы туда же, на меня наседаете…

— Ошибку сделали, говоришь? — раздраженно спросил Тентенников.

— Вроде того, — ответил, отдышавшись после быстрого бега, Полевой и торжествующе протянул руку к плоскостям самолета. — Видите? — спросил он, переводя взгляд то на Тентенникова, то на Быкова.

— Ничего не видим, — одновременно ответили летчики.

— А вы поглядите!

И вдруг Тентенников бросился обнимать партизана.

— Что произошло? — удивленно спросил недоумевающий Быков.

— Прослюнтяили мы с тобой маленько, — отозвался Тентенников. — Самолет-то наш — трофейный!

Теперь и Быков понял, почему был обстрелян «ньюпор» партизанами: второпях Полевой и летчики не обратили внимания на то, что на самолете не красные звезды, как на советских самолетах, а красные, синие и белые полосы — цвета царского времени!

— Ошиблись малость! — покатываясь со смеху, сказал Полевой. — Поверите ли, от души отлегло. Ну что же, пойдем к моему костру, а я тем временем прикажу партизанам эту гадость дегтем замазать.

— Ты того, не очень-то торопись! — сказал Тентенников. — Пусть пока так и стоит!

Полевой удивился, но спорить не стал и, поставив у самолета охрану, повел летчиков к своему, как говаривал он, «огоньку».

В глубине леса был на скорую руку сделан шалашик — кривые колья кое-как забросали прутьями и соломой. В шалашике пахло свежим сеном, щами, ружейным маслом, кожей, — и походная канцелярия помещалась здесь же — на фанерной дощечке стояла чернильница и лежала тощая папка с бумагами.