— Я знаю: ты старалась изо всех сил. И ценю твои старания. И все-таки очевидно — тебе эта задача не по зубам. Вероятно, я виноват ничуть не меньше остальных…

Смысла спорить не было никакого: как ни глупо, а Луи уже явно все для себя решил. И скрытая в словах про допустимые в агентах качества и игру в команде угроза тоже прозвучала достаточно откровенно.

— Ты куда? — спросил он, когда Куинн начала приподниматься.

— Придать этим типам ускорения. Надо обсудить кучу всяких тонкостей, прежде чем они смогут приступить к работе.

Крейтер покачал головой:

— Они уверяют, что все под контролем.

— Прошу прощения?

— Послушай, Куинн, эти парни — профессионалы, им не нужна твоя помощь.

— Луи, — произнесла девушка, тщательно следя затем, чтобы голос звучал ровно, — я сама профессионал, и я утверждаю…

— Я перевел тебя на программистскую работу в Квонтико. Натану Шейлу из отдела техподдержки расследований надо модифицировать одну систему.

Куинн неверящими глазами следила, как босс обходит вокруг стола и плюхается в кресло.

— Луи, вы же это не серьезно. В чем бы ни состоял затык, он не очевиден. Без моей помощи эти парни просто пропадут.

Крейтер словно не слышал.

— Почему бы пока тебе не собрать свое барахло и не отдохнуть остаток дня? Я сказан Нату, что ты явишься к нему завтра утром и будешь готова приступить к работе.

Полный упадок сил, что так отравлял ему жизнь, наконец-то почти прошел. Исчезли эта свинцовая тяжесть во всем теле, от которой кажется, будто кровь стала слишком вязкой и не хочет бежать по жилам, тревожащая неспособность сосредоточиться и эти краткие моменты, когда эмоции едва не вырываются из-под контроля.

Он опустил окно и высунул руку из машины, подставив ладонь под струи встречного воздуха. Мало кто любит это ощущение, а вот ему оно нравилось — нравилось чувствовать мгновенную реакцию тела: как почти незаметно натягивается, становится более упругой кожа, как поднимаются дыбом волоски на руке, стараясь сохранить тепло.

Воздух позднего утра был на удивление прозрачен, хотя тот, кто ехал сейчас в машине, не знал, в атмосфере ли дело или в его обостренном восприятии. Мчась по усыпанной гравием дороге, он улавливал тончайшие изменения запаха мелькавших по обочинам деревьев — даже словно бы отличал мельчайшие оттенки медленно вянущих под жарким солнцем листьев.

Он посмотрел в зеркало заднего обзора. Без особой причины, лишь для того, чтобы полюбоваться пустотой петляющего по красно-золотому пейзажу проселка. Он и без всяких проверок знал: сзади никого нет. Все те, чья работа состояла в том, чтобы следовать за ним по пятам, контролировать его, остались на сотни миль позади.

На то, чтобы добиться свободы, потребовались годы медленного, до боли нудного и изнурительного труда, но в конце концов он умудрился обернуть все ухищрения недругов против них же самих. И теперь все бесчисленные электронные устройства и тщательно продуманные системы слежения были полностью перепрограммированы. Какая ирония! Чем хитроумнее и изощреннее делались технологии, тем легче он брал над ними контроль. И теперь этот контроль стал абсолютным. Люди по ту сторону приборов видели и слышали только то, что он, их объект, позволял им видеть и слышать, тогда как сам он сделался практически всемогущ: их телефонные переговоры, письма по электронной почте, семейные обстоятельства, медицинские досье — все лежало перед ним как на ладони. Они ничего не могли утаить от него.

Он дернул на себя руль. Пластиковое колесо опасно изогнулось в его руках, и по лицу водителя расползлась широкая улыбка: сила возвращалась. А он-то уже почти забыл, как это бывает.

Машина словно сама собой сбавила скорость, когда впереди у дороги показались дома. Порой он гадал — не это ли самая приятная стадия процесса в целом. Годы предвкушения, тщательной проработки плана, нарастающий, уже почти невыносимый накал. И затем последние моменты перед самим действием, когда время словно бы останавливается и во всем мире существует лишь бешеное биение сердца, странная сухость в схваченном судорогой горле и повышенная активность слюнных желез.

Дорога пошла на подъем, и вот автомобиль въехал на острый гребень — самую высокую точку на много миль вокруг. Внизу расстилалась крохотная долинка, сверху похожая на стеганое одеяло из множества аккуратных кусочков правильной геометрической формы: в этих краях все еще процветали фермеры. Человек за рулем проследил взглядом разделяющие поля прямые линии, на миг задерживаясь там, где они сходились у какого-нибудь из старинных домиков, разбросанных по склонам холмов.

Он знал: на сей раз он перегнул палку, испытывая терпение тех, кто пытался за ним наблюдать. Слишком внезапно выдернул их из самодовольной дремоты, в которую сам же и погрузил. Ведь после определенного момента даже законченный тупица становится непредсказуем, как смертельно раненный зверь, не сознающий, что жизнь вот-вот покинет его. Но это входит в игру. Делает ее еще более захватывающей и возбуждающей. Помогает вновь вернуться к жизни.

Машина остановилась на обочине, опять словно сама собой, без каких-либо усилий со стороны водителя. Не было ни ветерка, солнце жарко припекало спину, когда он вылез из машины и двинулся вдоль дороги. До ведущего к дому ответвления пути оставалось совсем немного, каких-нибудь пятьдесят метров. Сворачивая, он на ходу провел рукой по пышущему жаром металлическому почтовому ящику на столбе.

Когда он шагал к дому, весь окружающий мир словно бы померк, потускнел. Обычный человек ничего не заметил бы, но он — он видел, как цвет медленно покидает поля и холмы вокруг, как крохотный домик с высоким фронтоном и ухоженным садиком словно бы наливается светом, начинает сиять еще ярче.