Шрифт:
Миллвуд, протеже Беренджера, являлся его полной противоположностью — даже в очень сложные и напряженные минуты он держал себя в руках. Первый раз Натали увидела его за работой во время двенадцатичасовой операции на аневризме аорты, осложненной дисфункцией аортального клапана. Он тихо напевал арии и ни разу не повысил голоса и не потерял самообладания за все время изнурительной, но успешно окончившейся работы. В глубине души Натали хотела походить на Миллвуда, когда (теперь надо было бы сказать, если) придет ее время стать первым номером у операционного стола, но подозревала, что скорее окажется такой же взрывной, как Беренджер.
— Как бегается? — спросил Миллвуд, присоединившись к Натали на прямом отрезке.
— У тебя бывали приступы «дорожного гнева»?
— Да, как-то раз был.
— Вот, а у меня они постоянно, еду я в машине или нет, и направлены практически на всех. Удивительно, как я еще не стерла свои зубы до десен.
— Обращалась к кому-нибудь?
— Типа дантиста?
— Ну, чувство юмора у тебя осталось.
— Я рада, что ты ценишь это. Правда, похоже, что ты единственный. Если ты имеешь в виду, обращалась ли я к своему психотерапевту, доктору Фирстайн, то я хожу к ней почти каждый день. Мы общаемся по десять-пятнадцать минут, но ничего не меняется. Я говорю ей, что мне хочется кого-нибудь убить, а она мне в ответ, что это, возможно, только усугубит положение. К сожалению, я не уверена, что она права.
— Когда будет возможность, мы с Дугом постараемся включить тебя в другую хирургическую программу, обещаю!
—Но сначала мне нужно исправить все, что я наделала в колледже и в больнице Метрополитен. — Натали подняла руку, не давая ему повторить снова, что если бы она вела себя более сдержанно, то осталась бы в колледже. — Знаю, знаю!
—Произносимые так, эти два слова — мои самые нелюбимые, — сказал Миллвуд.
—Я знаю.
—Осторожно, слева! — раздался крик сзади.
Двое парней, одетых в фиолетово-белую форму основной команды бегунов Сент-Клемент, пронеслись мимо по внутренней дорожке, вынудив Натали и Терри взять вправо. Через секунду оба парня синхронно обернулись: на лицах читалось явное недовольство тем, что на их дорожку пускают всех подряд.
—Спокойно, — пробормотал Миллвуд. — За то, что думаешь сделать, людей сажают в тюрьму. К тому же у тебя нет пистолета.
—Напрасно ты так уверен!
—Дуг сказал, что ты проводишь много времени в лаборатории.
—А что еще мне делать? Остальные готовы меня убить за то, что я прихожу первой и ухожу последней, потому что они при этом выглядят бездельниками. Только они не понимают, что у меня просто нет других занятий! И еще они не знают, что у меня желание прибить их гораздо сильнее.
—Во сколько, ты говоришь, виделась сегодня со своим психиатром?
—Что, я слишком агрессивная?
—Я был бы плохим другом, если бы все время повторял тебе, что ты права. Ты знаешь, Нат, что я тебя обожаю, но должен согласиться с тем, что сказал Голденберг насчет твоей вспыльчивости, которая тебе постоянно мешает.
—Я такая, какая есть. И ты лучше других должен понимать это.
—Хочешь сказать, потому что я — гей? И что? Я не хотел бы ничего менять, даже если бы смог. Но это совсем другая история, а у тебя, какой бы чудесной ты ни была...
— Осторожно, слева!
Снова бегуны Сент-Клемент бесцеремонно оттеснили их вправо.
— Эй, ребята! — крикнула Натали.
— Не думаю, что мне хочется это видеть, — пробормотал Миллвуд.
Пробежав еще несколько метров, парни остановились и обернулись. Они были старше, чем поначалу показалось Натали, — скорее всего, из выпускного класса. Один из них, со светлыми вьющимися волосами и прыщеватым лицом, продолжал топтаться на месте, другой — смуглый и выглядевший очень самоуверенным, сделал шаг назад, уперев руки в бока и наклонив голову. У Натали не было сомнений, что этот молодняк не в первый раз самоутверждается подобным образом среди обычных любителей бега. Она чувствовала молчаливую мольбу Миллвуда плюнуть на все и забыть, но остановиться уже не могла. Миллвуд был прав: у нее не имелось пистолета, чтобы пристрелить этих юнцов, или ножа, чтобы нарезать из них ремни, но у нее были ее ноги.