— Что, прямо сейчас?

— А когда же еще? — спросил Дима.

Митя перелез через ограждение борта, схватился за привязанную к флагштоку короткую веревку и раскрыл крылья. Ветер рывком поднял его тело, и он стал похож на поднятый на корме темный флаг или взлетевшего над ней воздушного змея. Потом он разжал пальцы, катер поплыл вперед и вниз; стали видны три фигурки на заваленной надувными спасательными плотами верхней палубе.

Когда рядом появился Дима — взлетел он незаметно и быстро, без всякого нарциссизма, — фигурки на верхней палубе пришли в движение. Одна из них, с зачехленной гитарой, неожиданно приподнялась с четверенек, в два шага разбежалась и, провалившись в воздухе почти до поверхности моря, кое-как полетела к берегу, постепенно набирая скорость. Оставшиеся двое начали спорить и некоторое время яростно жестикулировали, а потом, когда Мите уже трудно было различать их контуры, тоже взлетели. Еще через минуту катер стал просто светлым пятнышком внизу, и Митя перевел взгляд вперед.

Там был отвесный каменный склон. Когда он оказался достаточно близко, лететь пришлось почти вертикально вверх. Через несколько минут этого воздушного восхождения внезапно изменилась перспектива — Мите стало казаться, что склон горы уходит не вверх, а вдаль, и он летит на небольшой высоте над каменистой пустыней, где в лунном свете различимы каждый выступ и каждая трещина; красные огни на вершине стали похожи на лампы далекого железнодорожного семафора.

Ему в спину ударил ветер, и Митя чуть не врезался в каменный карниз, далеко выступающий от поверхности горы. После этого он полетел медленнее. Иногда в трещинах скалы появлялись кусты, которые казались согнутыми сильным ветром; стоило напомнить себе, что на самом деле они, как и положено, тянутся вверх, и пустынная равнина внизу превращалась в то, чем она и была, — в каменную стену. Но лишь только Митя переставал напоминать себе об этом, как внизу опять появлялась бесконечная пустыня, по которой неслись, растягиваясь и искривляясь на трещинах, две длинные черные тени. Митя поднял глаза — впереди уже не было никаких красных огней.

Луна ушла за край облака, и каменистая равнина, над которой они летели, показалась ему крайне мрачной. Далеко за ее границей горели огни нескольких прибрежных поселений, похожие на звезды с какого-то другого неба. Митя еще раз посмотрел в темную пустоту впереди и почувствовал внезапный страх и желание развернуться и полететь вниз.

— Слушай, — сказал он летящему рядом Диме, — а куда мы сейчас направляемся? Огней ведь уже нет.

— Как это нет, — сказал Дима, — если мы к ним летим.

— Какой смысл к ним лететь, если их не видно? Давай вернемся.

— Тогда нас тоже не будет. Тех нас, которые к ним полетели.

— Может, эти огни просто были ненастоящие, — сказал Митя.

— Может быть, — сказал Дима, — а может, мы были ненастоящие.

Опять вышла луна, и на каменной поверхности склона появились короткие резкие тени выступов. Митя ощутил беспричинную тоску и беспокойство, помотал головой и понял, что уже долгое время слышит странный пронзительный лай. Этот лай был очень громким, но таким тонким, что ощущался не ушами, а животом. Иногда лай стихал, и ему на смену приходил не то вой, не то свист, от которого к горлу подступала легкая тошнота. Свист был очень неприятного тембра, и Митя подумал, что если бы красные кхмеры в Кампучии делали электронные будильники, то те, наверное, звенели бы именно так.

— Слышишь? — спросил он Диму.

— Слышу, — спокойно ответил тот.

— А что это?

— Летучая мышь, — сказал Дима.

Митя даже не успел испугаться: на залитом луной каменном склоне, перекрывая несущиеся вверх тени, мелькнула еще одна — огромная, размытая по краям и бесформенная. Митя с Димой метнулись к скале и с разгона плюхнулись на крохотную площадку, на которой росло несколько маленьких кустов; Митя при этом чуть не вывихнул ногу. Свист сразу же стих.

— Не шевелись, — прошептал Дима.

— Она нас заметила?

— Конечно, — сказал Дима. — Если ты ее услышал, то она тебя и подавно.

— Она слышит, как мы говорим?

— Нет, — сказал Дима. — У нее очень интересные взаимоотношения с реальностью. Она сначала кричит, а потом вслушивается в отраженный звук и делает соответствующие выводы. Так что, если не шевелиться, она может оставить нас в покое.

Несколько минут они стояли молча. Вокруг было тихо, только снизу долетал слабый шум далекого моря.

— Помнишь вопрос, который я тебе задал? — спросил Дима. — Насчет того, какой свет отражает Солнце?

— Помню.

— На самом деле и Солнце, и свет тут ни при чем. О том же самом можно сказать по-другому. Взять хотя бы то, что происходит с нами прямо сейчас. Как ты думаешь, что видит летучая мышь, когда до нее долетает отраженный от тебя звук?

— Меня, надо полагать, — вглядываясь в небо, ответил Митя.

— Но ведь звук ее собственный.

— Значит, не меня, а свой звук, — ответил Митя.

Лай летучей мыши стих, и она была не видна, но Митя чувствовал, что мышь рядом, и это беспокоило его куда сильнее, чем логические построения.

— Да, — сказал Дима, — но ведь звук отразился от тебя.

Митя еще раз оглядел небо. Размеренный неторопливый тон Димы начинал действовать ему на нервы.

— И выходит, — говорил Дима, — что в некотором смысле ты просто один из звуков, издаваемых летучей мышью. Так сказать, куплет из ее песни.

Вдруг перед площадкой, обдав их волной воздуха, бесшумно пронеслась тяжелая черная масса и исчезла из виду. Минуту или две не было слышно ничего, а потом издалека донесся прежний пронзительный лай. Он приближался — видимо, летучая мышь легла на боевой курс.