– Тверже некуда, – подтвердил Михаил, глядя на плац.

Теперь он даже не замечал страшной виселицы, высившейся посередине, ему казалось, что взгляд его уподобился рентгеновским лучам, проникает под землю, где змеится подкоп, подходя почти к самой колючке. Пару раз копни, и окажешься на свободе.

– Поклянись?

– Чем хочешь?

– Ну, слово коммуниста дай.

– Беспартийный я. Два раза заявление писал, но не приняли…

– Жизнью матери клянись.

– Не знаю, жива ли. На оккупированной территории осталась.

– Ну и жизнь пошла. Черт с ними, с клятвами. Человек ты честный, это я сразу понял, не предашь сразу, даже если прижмут. Двум смертям не бывать. Только с этого момента больше никому ни одного слова… Только мы с тобой. Ясно? Чем нас меньше, тем больше шансов уйти. По рукам?

– По рукам.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Есть у меня кое-что лучше их вонючих рейхсмарок, – глядя на солнце, заулыбался Фролов. – Золото. Смотри, – он запрокинул голову и раскрыл рот.

В глубине тускло поблескивал желтым зубопротезный мост на четыре зуба.

– Как его немцы не заметили? – больше всего удивился Прохоров именно этому обстоятельству.

– Передние зубы у меня хорошие, вот они дальше в рот мне и не полезли, – продолжал улыбаться Фролов. – А коренные справа мне в драке выбили еще до войны. Сынок одного начальника к девушкам в парке приставал, я и вступился, а у него кастет в кармане. Саданул с размаху, пока я понял, что к чему. Папаша, хоть и начальник большой, надо отдать ему должное, сам ко мне в больницу пришел. За сына извинился, помочь пообещал, лишь бы я его отпрыска не посадил. Вот и помог, заплатил дантисту. А тот немцем был, все аккуратно сделал, как для себя. Шестой год стоит и не шатается. Тут все равно жрать нечего. Вырвешь?

– Пассатижи нужны. Да и не умею я.

– Кому еще можно довериться? Только я и ты, – напомнил об уговоре Илья. – Все приходится делать в жизни впервые.

Время перерыва на обед подходило к концу, а потому приходилось спешить. Илья сделал вид, что просто прилег отдохнуть на землю, Прохоров устроился рядом. Он ковырялся у Филатова шилом во рту. Кончик шила постоянно соскальзывал с металлической скобы, на которой держался мост.

– Там крови уже набежало, ничего не видно. Сплюнь, – предложил начинающий «стоматолог».

Фролов сел, сплюнул кровью, засунул два пальца в рот.

– Шатается, – одобрительно отозвался он о работе Михаила.

– Старался. Да не очень хорошо получилось.

– Почему же? – Илья еще раз сплюнул, поднатужился, крякнул, дернул пальцами и медленно вытащил изо рта вырванный мост, вытер его от крови о штаны и вложил в ладонь Прохорову. – Смотри, чтобы твой Водичка нас не пробросил.

С золотым мостом управились вовремя, время перерыва вышло, пленных вновь погнали на работу.

– Тяжелый, сколько граммов потянет? – засунув руку в карман, поинтересовался Михаил.

– Дантист говорил, что двенадцать. А так не знаю. Может, и обманул.

Парикмахера удалось отловить только ближе к вечеру, когда он возвращался от коменданта. Тот имел привычку бриться не с утра, а перед сном – любил поспать. Словак сидел на корточках и, держа золотой протез в не до конца сжатом кулаке, рассматривал его.

– Должно получиться, – наконец сказал он, даже не сделав попытки поинтересоваться, откуда вдруг взялось такое богатство.

Находясь в лагере, лучше меньше знать…

– Так не пойдет, – предупредил Прохоров, делая вид, что собирается забрать золото назад.

– Погоди, пообещать точно я не могу. Не я же делю рабочие места. А как мне без золота об этом говорить?

Прохоров чувствовал, что Водичка, подержав зубной протез в руке, уже почувствовал его своей собственностью, а потому не хочет с ним расставаться.

– Я не только тебя могу попросить об услуге. Это же золото. Другие найдутся…

– Я все понимаю, – Словак зажмурился от накативших на него чувств. – Но я говорил о месте для тебя. А ты еще просишь за Фролова. Зачем он тебе?

– Или мы вместе попадаем туда, или никто из нас, – сказал как обрезал Прохоров.

– Хорошо, договорились, – наконец-то сдался Водичка. – Только мне придется одному пленному отказать, хоть я ему и пообещал, – как бы перекладывая ответственность на Михаила, сообщил Франтишек.

Прохоров сжал зубы, в душе он стал противен себе. Один из таких же пленных, как и он, тоже желал выжить, оторвал что-то нужное для себя, последнее заплатил, чтобы попасть в мастерскую с лучшими условиями. И вот теперь он, Михаил, забирает у него этот шанс на будущее только потому, что волею судьбы у него в руках оказался кусочек золотого лома. А может, тот пленный тоже узнал о подкопе, потому и стремится оказаться на новом месте, чтобы воспользоваться им, совершить побег? Ведь неизвестно, одно или несколько предсмертных посланий отправил капитан.