Я.И все же все изящные искусства находятся в близком родстве между собой, и поклонникам различных искусств следовало бы понимать друг друга.

Дядюшка.Давайте послушаем!

Я.Древние трагические поэты поступали с материалом, который они обрабатывали, совершенно так же, как художники и скульпторы, если, конечно, эти гравюры, изображающие семейство Ниобеи, не окончательно отклоняются от оригинала.

Гость.Они, конечно, сносны и дают хотя и несовершенное, но довольно верное понятие об оригиналах.

Я.Ну что ж, тогда мы можем взять их за основу.

Дядюшка.Что вы хотите сказать о поведении древних трагиков?

Я.Они весьма часто, особенно в раннюю пору, выбирали невыносимые сюжеты, ужасающие события.

Гость.Вы находите невыносимыми древние сказания?

Я.Разумеется! Приблизительно в той же мере, как и ваше описание Лаокоона.

Гость.Вы, стало быть, находите его отвратительным?

Я.Простите меня! Разумеется, не ваше описание, а описываемое.

Гость.Следовательно, произведение искусства?

Я.Ни в коем случае. Но то, что вы в нем усмотрели, сказание, рассказ, остов, то есть то, что вы называете характерным, ибо если Лаокоон предстал бы перед нашим взором таким, как вы его описали, он бы заслуживал, чтоб его в тот же миг разнесли на куски.

Гость.Вы сильно выражаетесь.

Я.Это дозволено обеим сторонам.

Дядюшка.Ну, а теперь перейдем к древним трагикам.

Гость.К невыносимым объектам.

Я.Совершенно верно! Но и к их обработке, делающей все переносимым, прекрасным и обаятельным.

Гость.Это, по-видимому, достигается простотой и величием?

Я.Вероятно.

Гость.Смягчающим принципом красоты?

Я.Наверно, так.

Гость.Следовательно, трагедии не были страшны?

Я.Не слишком, поскольку мне известно и если уметь внимать самому поэту. Разумеется, когда в поэзии видят только содержание, положенное в основу поэтического творения, когда о произведениях искусства говорят как о действительных событиях, тогда, пожалуй, и Софокловы трагедии покажутся отталкивающими и отвратительными.

Гость.Я не берусь судить о поэзии.

Я.А я об изобразительных искусствах.

Гость.Да, пожалуй, самое лучшее, если каждый останется при своей области.

Я.И все же существует связующая точка, в которой объединяются воздействия всех искусств, как словесных, так и изобразительных, и из которой вытекают все их законы.

Гость.И эта точка?..

Я.Человеческая душа.

Гость.Да, да, да, это в обычае новейших господ философов — все пересаживать на свою почву. Что ж, так, пожалуй, и проще: подгонять мир к известной идее куда удобнее, чем подчинять свои представления смыслу вещей.

Я.Здесь речь идет не о метафизическом споре.

Гость.От которого я бы попросил меня уволить.

Я.Я допускаю, что природу можно мыслить независимо от человека, искусство же вынуждено с ним считаться, ибо оно существует благодаря человеку и для человека.

Гость.К чему это клонится?

Я.Ведь и вы, признав характерное целью искусства, приглашаете в судьи рассудок, способный это характерное опознать.

Гость.Безусловно. То, чего не постигает мой разум, для меня не существует.

Я.Но человек ведь не только мыслящее, но одновременно и чувствующее существо. Он нечто целостное, единство различных сил, тесно связанных между собой. К этому-то целому и должно взывать произведение искусства, оно должно соответствовать этому разнообразному единству, этому слитному разнообразию.

Гость.Не заводите меня в лабиринт, ибо кто поможет нам оттуда выбраться?